Главная Потолок Б.В.Межуев. Вл.Соловьёв, Н.П.Гиляров-Платонов и «разложение славянофильства. и «разложение славянофильства»

Б.В.Межуев. Вл.Соловьёв, Н.П.Гиляров-Платонов и «разложение славянофильства. и «разложение славянофильства»

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Никита Петрович Гиляров‑Платонов

Ошибка создания миниатюры: Файл не найден Гиляров-Платонов Н.П. 1883. Фотография ателье М.Лихтенберга
Имя при рождении:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Псевдонимы:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Полное имя	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата рождения:
Дата смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Infocards на строке 164: attempt to perform arithmetic on local "unixDateOfDeath" (a nil value).
Место смерти:
Род деятельности:	публицист, издатель, общественный деятель, философ, богослов
Годы творчества:	с Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). по Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Направление:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Жанр:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Язык произведений:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дебют:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Подпись:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). \|Произведения]] в Викитеке
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ники́та Петро́вич Гиля́ров-Плато́нов (23 мая [4 июня ] , Коломна - 13 октября , Санкт-Петербург) - русский публицист , общественный деятель, богослов, философ, литературный критик, мемуарист, преподаватель (бакалавр) МДА (1848-1855). Примыкал к славянофилам .

Биография

Переводил изданные за границей сочинения А. С. Хомякова на русский язык.

С 23 мая 1856 г. - служба Московском цензурном комитете ;
С 31 мая по 2 сентября 1857 г. - командировка за границу для изучения организации еврейских училищ (в особенности раввинских) в Европе, еврейской литературы;
В 1858-1859 гг. - участие в составлении «Свода печатных мнений по крестьянскому вопросу» в комиссии Я. И. Ростовцева ;
11 августа 1862 г. - уволен из цензурного комитета за «цензурные провинности» и отправлен в комиссию Министерства народного просвещения князя Д. А. Оболенского ;
1 июня 1863 г. - уволен из Министерства народного просвещения;
С февраля до мая 1863 - составление записки о предостережениях газетам, напечатана впоследствии в «Современных Известиях» (1867, № 7);
20 августа 1863 г. - назначен управляющим Московской синодальной типографией;
18 мая 1864 г. - произведен в статские советники;
14 августа 1868 г. - отстранён от службы;
с 1 декабря 1867 г. до 13 октября 1887 г. - издавал в Москве ежедневную газету «Современные известия », где печатались смелые и правдивые, часто неугодные властям статьи, вследствие чего газета неоднократно подвергалась цензурным предостережениям и взысканиям.
В 1877-1888 годах, три срока, был гласным Московской городской Думы.

В связи с появлением в 1881 году в Москве конкурирующих с «Современными Известиями» ежедневных газет («Московский листок » Н. И. Пастухова, «Московский Телеграф» И. И. Родзевича), льстивших вкусам большинства читателей, издательство Н. П. Гилярова-Платонова стало терпеть финансовые трудности, из-за чего Гиляров-Платонов впоследствии не раз планировал закрыть газету.

1883 г. - под его редакцией выходил еженедельный иллюстрированный журнал «Радуга» , призванный спасти издание «Современных Известий», однако журнал оказался убыточным. Для уплаты кредитов имущество Н. П. Гилярова-Платонова распродано за бесценок с аукциона.

В эти годы Никита Петрович Гиляров-Платонов начинает писать мемуары , а также философско-публицистические и исторические очерки. Они выходили последовательно в изданиях его доброжелателей: «Русский вестник» М. Н. Каткова, «Русь» И. С. Аксакова. Это приносило ему доход, и дела стали налаживаться.

Напишите отзыв о статье ""

Примечания

Литература

Романов-Рцы И. Ф. Гиляров и Хомяков: Одна характеристическая особенность их творчества, в значительной степени затрудняющая изучение трудов названных писателей // Русское Дело. 1888. 15 окт. № 44. C. 3-5. Подпись: Рцы.
Шаховской Н. В. Никита Петрович Гиляров-Платонов: Вступ. статья к «Сборнику сочинений» Гилярова-Платонова. М., 1899. Т. 1. С. III-LX.

Памяти Н. П. Гилярова-Платонова. Ревель, 1893.

Покровский А. Гиляров-Платонов, Никита Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
Гиляров-Платонов, Никита Петрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Неопознанный гений. Памяти Никиты Петровича Гилярова-Платонова: Статьи, заметки, письма и выдержки, собранные и проредактированные Сергеем Шараповым. М., 1903. 99 с.; то же: Шарапов С. Ф. Сочинения: В 9 т. М., 1903. Т. 8, вып. 23.
Завьялов А. А. Гиляров Никита Петрович // Православная богословская энциклопедия. Пг., 1903. Т. IV. Стб. 374–381.
Фриз Г. Н. П. Гиляров-Платонов: взгляд на духовенство и духовное образование // Gilyrov-Platonov N. P. Iz perezhitago: Avtobiogr. vospominaniya: 2 parts. Newtonville (Mass.), 1977. С. 3-8.
Осьмакова Н. И. Гиляров-Платонов, Никита Петрович // Русские писатели. 1800–1917: Биобиблиогр. словарь. М., 1989. Т. 1. С. 561–563.
Фатеев В. А. // Православная энциклопедия . Том XI. - М .: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия» , 2006. - С. 479-480. - 752 с. - 39 000 экз. - ISBN 5-89572-017-Х
Гиляров-Платонов Н. П. .
Егоров Б. Ф. Пушкин в оценке религиозных мыслителей 1870-1880-х годов: (Н. П. Гиляров-Платонов и Ф. М. Достоевский) // Болдинские чтения. Н. Новгород, 1998. С. 86-97.
Федотова М. А. К характеристике общественно-политических взглядов Н. П. Гилярова-Платонова // Вопросы отечественной истории: Межвуз. сб. науч. работ мол. ученых: Межвуз. сб. науч. работ мол. ученых. М., 1998. Вып. 1. С. 93-101.
Водолазко В. Н. Н. П. Гиляров-Платонов о пореформенном старообрядчестве // Старообрядчество: история, культура, современность: Материалы V науч.- практ. конф., г. Москва, 20-21 нояб. 2000 г. М., 2000. С. 39-45.
Межуев Б. В. Вл. Соловьев, Н. П. Гиляров-Платонов и «разложение славянофильства» // История философии. 2000. № 6. С. 33-61.
Федотова М. А. Цензурный вопрос в газете Н. П. Гилярова-Платонова «Современные известия» // Вопросы отечественной истории: Межвуз. сб. науч. работ мол. ученых. М., 2001. Вып. 4. С. 135-146.
Климаков Ю. В. Судьба русского публициста: <О Н. П. Гилярове-Платонове> // Молодая гвардия. 2002. № 11/12. С. 121-134; то же: Коломенский альманах: Лит. ежегодник. Коломна, 2004. Вып. 8. С. 319-328.
Маевский И. В. Никита Петрович Гиляров-Платонов // Край родной, Коломенский: Краеведч. альм. Коломна, 2002. Вып. 1. С. 99-104.
Панаэтов О. Г. Н. П. Гиляров-Платонов и К. Н. Леонтьев: Споры о Толстом. Краснодар: Кубан. соц.-экон. ун-т, 2002. 75 с.
Вострышев М. И. Неопознанный гений: Издатель и публицист Никита Петрович Гиляров-Платонов (1824-1887) // Московские обыватели. М., 2003. С. 225-232.
Егоров Б. Ф. Н. П. Гиляров-Платонов как эстетик и литературный критик // Теоремы культуры. М., 2003. С. 286-296. (Акад. тетради; Вып 9).
Троицкая М. Г. Гиляров-Платонов Никита Петрович: философ, публицист, издатель, писатель // Политика. Власть. Право: [Межвуз. сб. науч. ст.] / Коломен. гос. пед. ин-т, С.-Петерб. юрид. ин-т. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. юридич. ин-та, 2005. Вып. 9. С. 129-142.
Возвращение Н. П. Гилярова-Платонова: Сб. ст. и материалов: К Дню славянской письменности и культуры / Редкол.: В. А. Викторович и др. Коломна: Коломен. гос. пед. ин-т, 2007. 440 с.
Дмитриев А. П. Жизнь есть подвиг или наслаждение?: Православная социология и «русская идея» в оценке «либерального консерватора»: Н. П. Гиляров-Платонов versus И. К. Блюнчли // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2007. Т. 8, вып. 1. С. 104-116.
Дмитриев А. П. Становление речевой личности христианина (на материале дневников и писем молодого Н. П. Гилярова-Платонова) // Dzienniki, notatniki i listy pisarzy rosyjskich: Ego-dokument i literatura / Instytut Rusycystyki Uniwersytetu Warszawskiego. Warszawa, 2007. С. 47-62.
Дмитриев А. П. Н. П. Гиляров-Платонов и его газета // Москва. 2008. № 5. С. 209-215.
Дмитриев А. П. История одного увольнения: (Митрополит Филарет и Н. П. Гиляров-Платонов в 1855 году) // Филаретовский альманах / Правосл. Св.-Тихон. гуманит. ун-т. М.: Изд-во ПСГТУ, 2008. Вып. 4. С. 158-183.
Дмитриев А. П. Филаретовский юбилей 1867 г. и кончина святителя в оценках «триумвирата» московских консерваторов (И. С. Аксаков, Н. П. Гиляров-Платонов, М. Н. Катков) // Филаретовский альманах. М., 2009. Вып. 5. С. 165-186.
Дмитриев А. П. Н. П. Гиляров-Платонов - автор и цензор «Русской беседы» // «Русская беседа»: История славянофильского журнала: Исследования. Материалы. Постатейная роспись / ИРЛИ РАН; Гос. музей-заповедник «Абрамцево». СПб., 2010. С. 158-183. (Славянофильский архив; Кн. 1).
Котов А. Э. Гиляров-Платонов Никита Петрович // Русский консерватизм середины XVIII - начала XX в.: Энциклопедия. М., 2010. С. 112-114.
Дмитриев А. П. Цензура и еврейский вопрос в год освобождения крестьян: (Запрещенные книги Н. П. Гилярова-Платонова и А. Б. Думашевского по архивным материалам Главного управления цензуры) // Цензура в России: история и современность: Сб. науч. тр. СПб.: Российская национальная библиотека, 2011. Вып. 5. С. 125-143.
Каплин А. Д. Никита Петрович Гиляров-Платонов (1824-1887) и славянофилы <А. С. Хомяков и К. С. Аксаков> // Каплин А. Д. Славянофилы, их сподвижники и последователи. М., 2011. Гл. 11. С. 378-385.
Антонова Е. Воспоминания Н. Гилярова-Платонова: дополнения к комментариям // Текстологический временник: Русская литература ХХ века: Вопросы текстологии источниковедения. М.: ИМЛИ РАН, 2012. Кн. 2. С. 540-546.
Никита Петрович Гиляров-Платонов: Исследования. Материалы. Библиография. Рецензии / Под общ. ред. А.П. Дмитриева; ИРЛИ РАН. - СПб.: Росток, 2013. - 944 с.
Егоров О. Г. Духовная школа в России 1820-40-х гг. в трудах Н. П. Гилярова-Платонова // Педагогика. 2014. № 8. С. 83-92.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гиляров-Платонов, Никита Петрович

– У меня тоже был очень необычный дедушка... – вдруг очень тихо прошептала я.
Но горечь тут же знакомо сдавила горло, и продолжить я уже не смогла.
– Ты очень его любила? – участливо спросила девушка.
Я только кивнула в ответ, внутри возмущаясь на себя за такую «непростительную» слабость...
– Кем был твой дед, девочка? – ласково спросил старец. – Я не вижу его.
– Я не знаю, кем он был... И никогда не знала. Но, думаю, что не видите вы его потому, что после смерти он перешёл жить в меня... И, наверное, как раз потому я и могу делать то, что делаю... Хотя могу, конечно же, ещё очень мало...
– Нет, девонька, он всего лишь помог тебе «открыться». А делаешь всё ты и твоя сущность. У тебя большой Дар, милая.
– Чего же стоит этот Дар, если я не знаю о нём почти ничего?!. – горько воскликнула я. – Если не смогла даже спасти сегодня своих друзей?!.
Я расстроенно плюхнулась на пушистое сидение, даже не замечая его «искристой» красоты, вся сама на себя разобиженная за свою беспомощность, и вдруг почувствовала, как по предательски заблестели глаза... А вот уж плакать в присутствии этих удивительных, мужественных людей мне ни за что не хотелось!.. Поэтому, чтобы хоть как-то сосредоточиться, я начала мысленно «перемалывать» крупинки неожиданно полученной информации, чтобы, опять же, спрятать их бережно в своей памяти, не потеряв при этом ни одного важного слова, не упустив какую-нибудь умную мысль...
– Как погибли Ваши друзья? – спросила девушка-ведьма.
Стелла показала картинку.
– Они могли и не погибнуть... – грустно покачал головой старец. – В этом не было необходимости.
– Как это – не было?!. – тут же возмущённо подскочила взъерошенная Стелла. – Они ведь спасали других хороших людей! У них не было выбора!
– Прости меня, малая, но ВЫБОР ЕСТЬ ВСЕГДА. Важно только уметь правильно выбрать... Вот погляди – и старец показал то, что минуту назад показывала ему Стелла.
– Твой друг-воин пытался бороться со злом здесь так же, как он боролся с ним на Земле. Но ведь это уже другая жизнь, и законы в ней совершенно другие. Так же, как другое и оружие... Только вы вдвоём делали это правильно. А ваши друзья ошиблись. Они могли бы ещё долго жить... Конечно же, у каждого человека есть право свободного выбора, и каждый имеет право решать, как ему использовать его жизнь. Но это, когда он знает, как он мог бы действовать, знает все возможные пути. А ваши друзья не знали. Поэтому – они и совершили ошибку, и заплатили самой дорогой ценой. Но у них были прекрасные и чистые души, потому – гордитесь ими. Только вот уже никто и никогда не сможет их вернуть...
Мы со Стеллой совершенно раскисли, и видимо для того, чтобы как-то нас «развеселить», Анна сказала:
– А хотите, я попробую позвать маму, чтобы вы смогли поговорить с ней? Думаю, Вам было бы интересно.
Я сразу же зажглась новой возможностью узнать желаемое!.. Видимо Анна успела полностью меня раскусить, так как это и правда было единственным средством, которое могло заставить меня на какое-то время забыть всё остальное. Моя любознательность, как правильно сказала девушка-ведьма, была моей силой, но и самой большой слабостью одновременно...
– А вы думаете она придёт?.. – с надеждой на невозможное, спросила я.
– Не узнаем, пока не попробуем, правда же? За это ведь никто наказывать не будет, – улыбаясь произведённому эффекту, ответила Анна.
Она закрыла глаза, и от её тоненькой сверкающей фигурки протянулась куда-то в неизвестность, пульсирующая золотом голубая нить. Мы ждали, затаив дыхание, боясь пошевелиться, чтобы нечаянно что-либо не спугнуть... Прошло несколько секунд – ничего не происходило. Я уже было открыла рот, чтобы сказать, что сегодня видимо ничего не получится, как вдруг увидела, медленно приближающуюся к нам по голубому каналу высокую прозрачную сущность. По мере её приближения, канал как бы «сворачивался» за её спиной, а сама сущность всё более уплотнялась, становясь похожей на всех нас. Наконец-то всё вокруг неё полностью свернулось, и теперь перед нами стояла женщина совершенно невероятной красоты!.. Она явно была когда-то земной, но в то же время, было в ней что-то такое, что делало её уже не одной из нас... уже другой – далёкой... И не потому, что я знала о том, что она после смерти «ушла» в другие миры. Она просто была другой.
– Здравствуйте, родные мои! – коснувшись правой рукой своего сердца, ласково поздоровалась красавица.
Анна сияла. А её дедушка, приблизившись к нам, впился повлажневшими глазами в лицо незнакомки, будто стараясь «впечатать» в свою память её удивительный образ, не пропуская ни одной мельчайшей детали, как если бы боялся, что видит её в последний раз... Он всё смотрел и смотрел, не отрываясь, и, казалось, даже не дышал... А красавица, не выдержав более, кинулась в его тёплые объятия, и, как малое дитя, так и застыла, вбирая чудесный покой и добро, льющиеся из его любящей, исстрадавшейся души...
– Ну, что ты, милая... Что ты, родная... – баюкая незнакомку в своих больших тёплых руках, шептал старец.
А женщина так и стояла, спрятав лицо у него на груди, по-детски ища защиты и покоя, забывши про всех остальных, и наслаждаясь мгновением, принадлежавшим только им двоим...
– Это что – твоя мама?.. – обалдело прошептала Стелла. – А почему она такая?..
– Ты имеешь в виду – такая красивая? – гордо спросила Анна.
– Красивая, конечно же, но я не об этом... Она – другая.
Сущность и правда была другой. Она была как бы соткана из мерцающего тумана, который то распылялся, делая её совершенно прозрачной, то уплотнялся, и тогда её совершенное тело становилось почти что физически плотным.
Её блестящие, чёрные, как ночь, волосы спадали мягкими волнами почти что до самых ступней и так же, как тело, то уплотнялись, то распылялись искристой дымкой. Жёлтые, как у рыси, огромные глаза незнакомки светились янтарным светом, переливаясь тысячами незнакомых золотистых оттенков и были глубокими и непроницаемыми, как вечность... На её чистом, высоком лбу горела золотом такая же жёлтая, как и её необычные глаза, пульсирующая энергетическая звезда. Воздух вокруг женщины трепетал золотыми искрами, и казалось – ещё чуть-чуть, и её лёгкое тело взлетит на недосягаемую нам высоту, как удивительная золотая птица... Она и правда была необыкновенно красива какой-то невиданной, завораживающей, неземной красотой.
– Привет вам, малые, – обернувшись к нам, спокойно поздоровалась незнакомка. И уже обращаясь к Анне, добавила: – Что заставило тебя звать меня, родная? Случилась что-то?
Анна, улыбаясь, ласково обняла мать за плечи и, показывая на нас, тихо шепнула:
– Я подумала, что им необходимо встретиться с тобою. Ты могла бы помочь им в том, чего не могу я. Мне кажется, они этого стоят. Но ты прости, если я ошиблась... – и уже обращаясь к нам, радостно добавила: – Вот, милые, и моя мама! Её зовут Изидора. Она была самой сильной Видуньей в то страшное время, о котором мы с вами только что говорили.
(У неё было удивительное имя – Из-и-до-Ра.... Вышедшая из света и знания, вечности и красоты, и всегда стремящаяся достичь большего... Но это я поняла только сейчас. А тогда меня просто потрясло его необычайное звучание – оно было свободным, радостным и гордым, золотым и огненным, как яркое восходящее Солнце.)
Задумчиво улыбаясь, Изидора очень внимательно всматривалась в наши взволнованные мордашки, и мне вдруг почему-то очень захотелось ей понравиться... Для этого не было особых причин, кроме той, что история этой дивной женщины меня дико интересовала, и мне очень хотелось во что бы то ни стало её узнать. Но я не ведала их обычаев, не знала, как давно они не виделись, поэтому сама для себя решила пока молчать. Но, видимо не желая меня долго мучить, Изидора сама начала разговор...
– Что же вы хотели знать, малые?
– Я бы хотела спросить вас про вашу Земную жизнь, если это можно, конечно же. И если это не будет слишком больно для вас вспоминать... – чуточку стесняясь, тут же спросила я.
Глубоко в золотых глазах засветилась такая жуткая тоска, что мне немедля захотелось взять свои слова обратно. Но Анна, как бы всё понимая, тут же мягко обняла меня за плечи, будто говоря, что всё в порядке, и всё хорошо...
А её красавица мать витала где-то очень далеко, в своём, так и не забытом, и видимо очень тяжёлом прошлом, в котором в тот миг блуждала её когда-то очень глубоко раненая душа... Я боялась пошевелиться, ожидая, что вот сейчас она нам просто откажет и уйдёт, не желая ничем делиться... Но Изидора наконец встрепенулась, как бы просыпаясь от ей одной ведомого, страшного сна и тут же приветливо нам улыбнувшись, спросила:
– Что именно вы хотели бы знать, милые?
Я случайно посмотрела Анну... И всего лишь на коротенькое мгновение почувствовала то, что она пережила. Это было ужасно, и я не понимаю, за что люди могли вершить такое?! Да и какие они после этого люди вообще?.. Я чувствовала, что во мне опять закипает возмущение, и изо всех сил старалась как-то успокоиться, чтобы не показаться ей совсем уж «ребёнком». – У меня тоже есть Дар, правда я не знаю насколько он ценен и насколько силён... Я ещё вообще почти ничего о нём не знаю. Но очень хотела бы знать, так как теперь вижу, что одарённые люди даже гибли за это. Значит – дар ценен, а я даже не знаю, как его употреблять на пользу другим. Ведь он дан мне не для того, чтобы просто гордиться им, так ведь?.. Вот я и хотела бы понять, что же с ним делать. И хотела бы знать, как делали это вы. Как вы жили... Простите, если это кажется вам не достаточно важным... Я совсем не обижусь, если вы решите сейчас уйти.
Я почти не соображала, что говорю и волновалась, как никогда. Что-то внутри подсказывало, что эта встреча мне очень нужна и, что я должна суметь «разговорить» Изидору, как бы не было нам обоим от этого тяжело...
Но она, как и её дочь, вроде бы, не имела ничего против моей детской просьбы. И уйдя от нас опять в своё далёкое прошлое, начала свой рассказ...
– Был когда-то удивительный город – Венеция... Самый прекрасный город на Земле!.. Во всяком случае – мне так казалось тогда...
– Думаю, вам будет приятно узнать, что он и сейчас ещё есть! – тут же воскликнула я. – И он правда очень красивый!
Грустно кивнув, Изидора легко взмахнула рукой, как бы приподнимая тяжёлый «завес ушедшего времени», и перед нашим ошеломлёнными взорами развернулось причудливое видение...
В лазурно-чистой синеве неба отражалась такая же глубокая синева воды, прямо из которой поднимался удивительный город... Казалось, розовые купола и белоснежные башни каким-то чудом выросли прямо из морских глубин, и теперь гордо стояли, сверкая в утренних лучах восходящего солнца, красуясь друг перед другом величием бесчисленных мраморных колонн и радостными бликами ярких, разноцветных витражей. Лёгкий ветерок весело гнал прямо к набережной белые «шапочки» кудрявых волн, а те, тут же разбиваясь тысячами сверкающих брызг, игриво омывали, уходящие прямо в воду, мраморные ступеньки. Длинными зеркальными змеями блестели каналы, весело отражаясь солнечными «зайчиками» на соседних домах. Всё вокруг дышало светом и радостью... И выглядело каким-то сказочно-волшебным.
Это была Венеция... Город большой Любви и прекрасных искусств, столица Книг и великих Умов, удивительный город Поэтов...
Я знала Венецию, естественно, только по фотографиям и картинам, но сейчас этот чудесный город казался чуточку другим – совершенно реальным и намного более красочным... По-настоящему живым.
– Я родилась там. И считала это за большую честь. – зажурчал тихим ручейком голос Изидоры. – Мы жили в огромном палаццо (так у нас называли самые дорогие дома), в самом сердце города, так как моя семья была очень богата.
Окна моей комнаты выходили на восток, а внизу они смотрели прямо на канал. И я очень любила встречать рассвет, глядя, как первые солнечные лучи зажигали золотистые блики на покрытой утренним туманом воде...
Заспанные гондольеры лениво начинали своё каждодневное «круговое» путешествие, ожидая ранних клиентов. Город обычно ещё спал, и только любознательные и всеуспевающие торговцы всегда первыми открывали свои ларьки. Я очень любила приходить к ним пока ещё никого не было на улицах, и главная площадь не заполнялась людьми. Особенно часто я бегала к «книжникам», которые меня очень хорошо знали и всегда приберегали для меня что-то «особенное». Мне было в то время всего десять лет, примерно, как тебе сейчас... Так ведь?
Я лишь кивнула, зачарованная красотой её голоса, не желая прерывать рассказ, который был похожим на тихую, мечтательную мелодию...
– Уже в десять лет я умела многое... Я могла летать, ходить по воздуху, лечить страдавших от самых тяжёлых болезней людей, видеть приходящее. Моя мать учила меня всему, что знала сама...
– Как – летать?!. В физическом теле летать?!. Как птица? – не выдержав, ошарашено брякнула Стелла.
Мне было очень жаль, что она прервала это волшебно-текущее повествование!.. Но добрая, эмоциональная Стелла видимо не в состоянии была спокойно выдержать такую сногсшибательную новость...
Изидора ей лишь светло улыбнулась... и мы увидели уже другую, но ещё более потрясающую, картинку...
В дивном мраморном зале кружилась хрупкая черноволосая девчушка... С лёгкостью сказочной феи, она танцевала какой-то причудливый, лишь ей одной понятный танец, временами вдруг чуть подпрыгивая и... зависая в воздухе. А потом, сделав замысловатый пирует и плавно пролетев несколько шагов, опять возвращалась назад, и всё начиналось с начала... Это было настолько потрясающе и настолько красиво, что у нас со Стеллой захватило дух!..
А Изидора лишь мило улыбалась и спокойно продолжала дальше свой прерванный рассказ.
– Моя мама была потомственной Ведуньей. Она родилась во Флоренции – гордом, свободном городе... в котором его знаменитой «свободы» было лишь столько, насколько могли защитить её, хоть и сказочно богатые, но (к сожалению!) не всесильные, ненавидимые церковью, Медичи. И моей бедной маме, как и её предшественницам, приходилось скрывать свой Дар, так как она была родом из очень богатой и очень влиятельной семьи, в которой «блистать» такими знаниями было более чем нежелательно. Поэтому ей, так же как, и её матери, бабушке и прабабушке, приходилось скрывать свои удивительные «таланты» от посторонних глаз и ушей (а чаще всего, даже и от друзей!), иначе, узнай об этом отцы её будущих женихов, она бы навсегда осталась незамужней, что в её семье считалось бы величайшим позором. Мама была очень сильной, по-настоящему одарённой целительницей. И ещё совсем молодой уже тайно лечила от недугов почти весь город, в том числе и великих Медичи, которые предпочитали её своим знаменитым греческим врачам. Однако, очень скоро «слава» о маминых «бурных успехах» дошла до ушей её отца, моего дедушки, который, конечно же, не слишком положительно относился к такого рода «подпольной» деятельности. И мою бедную маму постарались как можно скорее выдать замуж, чтобы таким образом смыть «назревающий позор» всей её перепуганной семьи...
Было ли это случайностью, или кто-то как-то помог, но маме очень повезло – её выдали замуж за чудесного человека, венецианского магната, который... сам был очень сильным ведуном... и которого вы видите сейчас с нами...
Сияющими, повлажневшими глазами Изидора смотрела на своего удивительно отца, и было видно, насколько сильно и беззаветно она его любила. Она была гордой дочерью, с достоинством нёсшей через века своё чистое, светлое чувство, и даже там, далеко, в её новых мирах, не скрывавшей и не стеснявшейся его. И тут только я поняла, насколько же мне хотелось стать на неё похожей!.. И в её силе любви, и в её силе Ведуньи, и во всём остальном, что несла в себе эта необычайная светлая женщина...
А она преспокойно продолжала рассказывать, будто и не замечая ни наших «лившихся через край» эмоций, ни «щенячьего» восторга наших душ, сопровождавшего её чудесный рассказ.
– Вот тогда-то мама и услышала о Венеции... Отец часами рассказывал ей о свободе и красоте этого города, о его дворцах и каналах, о тайных садах и огромных библиотеках, о мостах и гондолах, и многом-многом другом. И моя впечатлительная мать, ещё даже не увидев этого чудо-города, всем сердцем полюбила его... Она не могла дождаться, чтобы увидеть этот город своими собственными глазами! И очень скоро её мечта сбылась... Отец привёз её в великолепный дворец, полный верных и молчаливых слуг, от которых не нужно было скрываться. И, начиная с этого дня, мама могла часами заниматься своим любимым делом, не боясь оказаться не понятой или, что ещё хуже – оскорблённой. Её жизнь стала приятной и защищённой. Они были по-настоящему счастливой супружеской парой, у которой ровно через год родилась девочка. Они назвали её Изидорой... Это была я.
Я была очень счастливым ребёнком. И, насколько я себя помню, мир всегда казался мне прекрасным... Я росла, окружённая теплом и лаской, среди добрых и внимательных, очень любивших меня людей. Мама вскоре заметила, что у меня проявляется мощный Дар, намного сильнее, чем у неё самой. Она начала меня учить всему, что умела сама, и чему научила её бабушка. А позже в моё «ведьмино» воспитание включился и отец.
Я рассказываю всё это, милые, не потому, что желаю поведать вам историю своей счастливой жизни, а чтобы вы глубже поняли то, что последует чуть позже... Иначе вы не почувствуете весь ужас и боль того, что мне и моей семье пришлось пережить.
Когда мне исполнилось семнадцать, молва обо мне вышла далеко за границы родного города, и от желающих услышать свою судьбу не было отбоя. Я очень уставала. Какой бы одарённой я не была, но каждодневные нагрузки изматывали, и по вечерам я буквально валилась с ног... Отец всегда возражал против такого «насилия», но мама (сама когда-то не смогшая в полную силу использовать свой дар), считала, что я нахожусь в полном порядке, и что должна честно отрабатывать свой талант.
Так прошло много лет. У меня давно уже была своя личная жизнь и своя чудесная, любимая семья. Мой муж был учёным человеком, звали его Джироламо. Думаю, мы были предназначены друг другу, так как с самой первой встречи, которая произошла в нашем доме, мы больше почти что не расставались... Он пришёл к нам за какой-то книгой, рекомендованной моим отцом. В то утро я сидела в библиотеке и по своему обычаю, изучала чей-то очередной труд. Джироламо вошёл внезапно, и, увидев там меня, полностью опешил... Его смущение было таким искренним и милым, что заставило меня рассмеяться. Он был высоким и сильным кареглазым брюнетом, который в тот момент краснел, как девушка, впервые встретившая своего жениха... И я тут же поняла – это моя судьба. Вскоре мы поженились, и уже никогда больше не расставались. Он был чудесным мужем, ласковым и нежным, и очень добрым. А когда родилась наша маленькая дочь – стал таким же любящим и заботливым отцом. Так прошли, очень счастливые и безоблачные десять лет. Наша милая дочурка Анна росла весёлой, живой, и очень смышлёной. И уже в её ранние десять лет, у неё тоже, как и у меня, стал потихонечку проявляться Дар...

(1824-1887 гг.) - магистр Московской духовной Академии (XVI выпуска, 1848 г.), блестящий ее профессор (1848-1855 гг.), либеральный московский цензор (1856-1863 гг.), видный публицист славянофильского толка и популярный редактор-издатель демократической газетки "Современные Известия" (1867-1887). Родился Н. П. 23 мая 1824 г. в уездном городе Московской губернии Коломне, где отец его, Петр Михайлович Никитский, был приходским священником при церкви св. Никиты Мученика, по которой, очевидно, носил и свою фамилию. Обстоятельства своего раннего детства, быт и нравы той патриархальной среды, из которой он вышел, и годы своей училищной и семинарской жизни художественно-беллетристически изобразил сам Н. П. в форме автобиографических воспоминаний, печатавшихся им в "Русском Вестнике", под общим заголовком: "Из пережитого" (с 1883 г.), вышедших затем и отдельно, в двух частях (Москва, 1886 г.). Отсюда мы, между прочим, узнаем, что и самую фамилию "Гиляров" Н. П. получил случайно, унаследовав ее от старшего брата Александра, который, в свою очередь, из Никитского в Гилярова был переименован смотрителем Коломенского училища за свой веселый нрав (hilaris - веселый). Блестяще пройдя низшую и среднюю духовную школу (Коломенское училище и Московскую семинарию), Н. П. завершил свое образование в Московской духовной Академии, курс которой он окончил в 1848 г. вторым магистром, получив за выдающиеся успехи, как стипендиат имени митрополита Платона, вместе с тем и почетную надбавку к своей фамилии: "Платонов".

Молодой, талантливый магистр тотчас же по окончании Академии занял при ней и вакантную кафедру "бакалавра по классу библейской герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах"; а через шесть лет, когда в Академии открылась особая кафедра по расколу, он сделался профессором "Церковной археологии и истории раскола в России". Академическая профессура Н. П. продолжалась недолго, всего лишь семь лет (1848-1855). Но, по признанию самого Н. П., она была лучшей порой его жизни; а по воспоминаниям его учеников и слушателей имела на них огромное, воспитывающее влияние. "В нашем курсе, - читаем мы в автобиографических воспоминаниях одного из лучших его учеников, - имел решительное влияние на студентов молодой бакалавр Н. П. Гиляров-Платонов... Все лекции его по предмету "учения о вероисповеданиях" наполнены были общими воззрениями, посвященными критике понятий существующих и разъяснению начал истинных... На лекциях раскрывалась идея свободы совести и в сознание слушателей вводилось начало веротерпимости. Лекции сосредоточивались на истории русской полемической литературы. Бытовая сторона раскола, на которую совсем почти не обращали внимания наши деятели, составляла жизненную стихию лекции нашего наставника; история русской полемики, с одной стороны, очень раздраженной, а с другой - неумелой и курьезной, и то и другое по необходимости, вследствие того, что на одной стороне преобладало убеждение, а на другой официальность, освещалась новым светом, давала на каждом шагу свежие материалы, увлекала слушателей". (Прот. Г. П. Смирнов-Платонов, Curriculum vitae. Из области воспоминаний и мечтаний. К читателям и соотчичам. Из журн. "Детская Помощь", 1885 г., стр. 39).

Так плодотворно и так блестяще начатая профессура Н. П. вдруг неожиданно и внезапно оборвалась: летом 1855 г. Н. П. принужден был подать в отставку, под несомненным давлением сильного и властного митрополита Филарета. Причина вынужденной отставки одного из лучших тогдашних академических профессоров до сих была мало выяснена, почему мы и позволим себе на ней несколько остановиться. В только что опубликованных к столетнему юбилею Московской Академии (1 окт. 1914 г.) воспоминаниях прот. С. С. Модестова, - также бывшего слушателем Н. П. и сохранившего о нем самую теплую, благодарную память, - ближайшей причиной неожиданной отставки Н. П. выставляется какая-то, якобы написанная им анонимная записка о расколе, шедшая в разрез с тогдашним, неприязненным к старообрядцам, правительственным курсом (из-за сочувствия раскольников Добруджи туркам, в эпоху крымской кампании 1854 г.). "Об этой записке заговорили, открыли ее автора, и его немедленно удалили из Академии" ("У Троицы в Академии" - юбил. сборник, стран. 125. М. 1914 г.). С таким упрощенным объяснением загадочной отставки Н. П. трудно, однако, согласиться, главным образом потому, что до сих пор не известно никакой такой либеральной записки Н. П. о расколе, да еще относившейся, именно, к этому времени. Притом, если бы вина была так очевидна и велика (в особенности по тогдашнему масштабу), то и расправа с Н. П. без сомнения была бы гораздо круче и резче, а не произошла бы так тихо, "келейно" и, вероятно, не оставила бы места для тех взаимно-благожелательных и добрых отношений, в каких продолжали состоять митрополит и опальный профессор до конца их жизни. Поэтому ближе к истине, как нам думается, стоит анонимный (ниже открытый) автор одной статьи, вызванной смертью Н. П. и специально посвященной выяснению "недоразумения" между ним и митр. Филаретом. Здесь причиной увольнения Н. П. выставляется недовольство митрополита общим, научно-объективным, а не полемическим (нужным духовной школе) духом преподавания Н. П., причем, в частности, на вид профессору были поставлены его бытовые иллюстрации из жизни русского раскола, сколь заманчивые, столь же и скользкие, и некоторые его "неосторожные выражения" ("Московские Ведомости", 1887, № 294. Статья ΝΝ, т. е. И. Н. Корсунского, как раскрыл это Субботин в письме к Победоносцеву, - "О недоразумении между Гиляровым-Платоновым и митр. Филаретом"). Все это получает тем большую правдоподобность, что вполне согласуется с тем эпиграфом, которым гораздо позднее сопроводил свою статью "Логика раскола" (напечатанную в аксаковской "Руси" в 1885 г.) сам Н. П.: "Вы отдаете справедливость русским раскольникам", тридцать лет тому назад (т. е. как раз в 1855 г.) упрекнул его митр. Филарет и этим самым, по признанию Н. П., замечательно точно определил, как отношение Н. П. к расколу, так и свое принципиальное расхождение с ним по данному вопросу. "Митрополит стоял на полемической точке зрения, - комментирует свое недоразумение с ним сам Н. П. - А я себе иначе определял задачу преподавателя в высшем учебном заведении ("Сборник сочинений", т. 2, стр. 193 и сл.), полагая ее, как видно из дальнейшего, в анализе исторической сущности русского раскола и его научно-объективном освещении. К этому идейному разногласию случайно присоединились и некоторые более мелкие мотивы, которые едва ли не сыграли даже решающую роль. Летом 1855 г. умер обер-прокурор Св. Синода граф Протасов. В преемники ему молва упорно прочила Андрея Николаевича Муравьева, лицо близкое и к митр. Филарету. А. Н. Муравьев нередко наезжал в Посад и в Академию и был достаточно знаком с профессорами и с их лекциями. Между прочим, либерально-светское направление молодого бакалавра Гилярова-Платонова сильно не нравилось Муравьеву, и он не упускал случая "наушничать" на него митр. Филарету. Но митрополит лично знал Н. П., ценил его, как крупную научную силу, и даже симпатизировал ему, как своему "земляку" по Коломне, почему и не давал хода инсинуациям Муравьева. Теперь же, когда Муравьев из не служащего дворянина грозил превратиться в высшее церковное начальство, Филарет, очевидно, смалодушествовал и поспешил заблаговременно устранить "неудобного" профессора. Но он, во всяком случае, обставил все это довольно мягко и деликатно, распорядившись даже выдать из своих личных средств "уволенному бакалавру жалованье за незаслуженное им время (около полугода) до конца года" ("Московские Ведомости", 1887, № 294). Антипатия же Н. П. к A. H. Муравьеву сказалась, между прочим, в одной библиографической заметке, где он дает резкий, но вполне заслуженный урок Муравьеву за его пристрастие к доносительству ("Библиографическая заметка". Сборник сочинений, I, 471 и д.). Правда, проф. Субботин в своем письме к Победоносцеву критикует эту версию и, выгораживая Муравьева, говорит, что донос на Н. П. шел через другое лицо - студента из болгар Анфима, жаловавшегося на "возмутительный" либерализм Н. П. лаврскому наместнику Антонию. Но это новое указание нисколько не уничтожает первого, а лишь дополняет его. (См. в 252-й кн. "Чтений" Общества Истории и Древностей Российских исследование В. С. Маркова "Переписка проф. Н. И. Субботина", стр. 488-489. Москва, 1914 г.).

Не задалась Н. П. и его дальнейшая служебная карьера. В мае 1856 г. он получил было место в Московском цензурном комитете и очень быстро завоевал здесь себе имя образованного, справедливого и даже либерального цензора. Конечно, такая репутация Н. П. не замедлила вредно отразиться на его службе: начальство начало коситься на такого цензора и считать его неудобным. Но, ценя образованность, знания и талант Н. П., думали было использовать его для других целей и давали ему трудные и ответственные поручения. Так, в 1857 г. Н. П. получил заграничную командировку, с поручением от министра просвещения обследовать постановку еврейского образования в Западной Европе, а также и собрать материал о литературной деятельности евреев. В два следующих затем года Н. П. командируется в комиссию Я. И. Ростовцева по крестьянскому вопросу и здесь принимает самое видное участие в обработке "свода печатных мнений по крестьянскому вопросу". В тревожные 1860-61 гг., перед самым освобождением крестьян, Н. П. снова возвращается к цензуре и здесь совершает ряд непростительных, с точки зрения начальства, промахов, вследствие чего шефом жандармов графом Шуваловым и аттестуется, как "неспособный к занимаемой им должности". Летом 1862 г. его увольняют из цензурного комитета. Но сначала позлащают эту пилюлю, назначая его чиновником особых поручений V класса при Министерстве народного просвещения. В качестве такового, Н. П. даже командируется министерством в комиссию кн. Оболенского, образованную для выработки законов о печати, опубликованных 6 апреля 1865 г. Уволенный за неспособность цензор едва ли не больше всех других потрудился над выработкой новых законов о печати и немало содействовал расширению гласности и созданию судебных гарантий для печати, взамен прежнего административного произвола. Однако, вероятно, это-то добросовестное усердие Н. П. и повело к тому, что вслед за ликвидацией комиссии, отчислен был от министерства и Н. П., под предлогом сокращения штатов и упразднения его должности.

Последним служебным положением H. П. было место управляющего Московской синодальной типографией, полученное им в 1863 г. при содействии митр. Филарета. Такое возвращение в свое духовное ведомство и самостоятельная, наполовину даже ученая работа была особенно по душе Гилярову-Платонову, и он не хотел ее покидать, несмотря на лестные предложения профессуры от трех университетов, как заявляет об этом он сам (письмо Н. П. к графине Блудовой, от 18 февраля 1866 г. Сборник сочинений, І, предисловие, стр. XXXI). И за четыре года своего управления типографией Н. П. успел сделать для нее, да и для богослужебно-печатного дела, вообще, очень много, так что недаром, митр. Филарет обращал внимание Св. Синода на его особые заслуги, в частности, на его научно-археологические разыскания о более правильной надписи на антиминсах (см. текст этого отзыва в предисл. кн. Шаховского, стр. XXVIII, прим.). Но и здесь не замедлило последовать роковое в жизни Н. П. "но". В начале 1866 г. у синодального обер-прокурора гр. Д. А. Толстого, поддержанного Московской городской думой (в том числе проф. Погодиным), рождается мысль использовать землю и даже часть зданий синодальной типографии в коммерческих целях. Н. П. горячо восстает против такого недостойного употребления важного памятника родной старины: он волнуется, хлопочет, подает рапорты, пишет докладные записки и, наконец, с сильными статьями выступает против проекта даже в печати. Усилия Н. П. не остались бесплодны: неприкосновенность синодальной типографии он отстоял; но отстоял дорогой ценой - ценой своей собственной отставки от службы, последовавшей летом 1867 г. Ею навсегда покончил свои счеты с казенной службой этот честный, но слишком прямолинейный, а потому и слишком "беспокойный и неудобный" чиновник.

Как ни показательна и ни характерна для Н. П. его официальная, служебная карьера, однако все же не она создала ему популярность и обеспечила за ним то, хотя и не слишком показное, но достаточно видное место, какое он по праву занимает в истории развития нашего общественного (в особенности, национального) самосознания. Это сделала обширная и продолжительная его общественно-публицистическая работа. По характеру своего мировоззрения Н. П. был типичным философом-идеалистом 40-х годов. А происхождение из духовной среды и образование в духовной школе сообщили его мировоззрению еще и наклон в сторону истинного православия и просвещенной церковности. Все это невольно роднило его с кружком старших славянофилов, только что сорганизовывавшимся тогда (в половине XIX века) в Москве и объединившим в себе цвет русской интеллигенции (Киреевский, Хомяков, братья Аксаковы, Самарин и др.). Особенно близок был Н. П. с семьей Аксаковых, познакомившись с ними еще в бытность профессором Академии, благодаря соседству с Посадом любимого имения Аксаковых (Абрамцева). Сам старик Аксаков С. Т. крестил даже двух старших сыновей Н. П. (один из них - А. Н. Гиляров - теперь профессор философии в Киевском университете). Вероятно, у Аксаковых же и через них рано познакомился Н. П. и еще с двумя крупнейшими представителями славянофильского кружка, его, так сказать, светскими богословами - A. С. Хомяковым и Ю. Ф. Самариным, с которыми он сошелся особенно близко. В этой блестящей плеяде славных вождей славянофильства Н. П. сразу же занял видное и почетное место, как человек с широким философским кругозором, как ученый богослов-специалист и как знаток церковного быта. "Хомяков и Аксаков, - говорит в одном из своих писем Н. П., - подвергали моей предварительной критике свои сочинения" (из письма Н. П. к Романову, см. в предисл. кн. Шаховского, VI, прим.). "Покойный Ю. Ф. Самарин, - пишет он в другом письме, - склонялся предо мною, по моему мнению, даже сверх заслуженного; для Хомякова же я был даже единственным человеком, с которым он признавал полное свое согласие" (из письма Н. П. к Н. В. Шаховскому, там же). В переписке с, Н. П. Самарин разрабатывал план своего знаменитого предисловия ко второму тому сочинений Хомякова; да совместно с ним же, как известно, он исполнил и самый перевод этого тома с французского на русский язык. Можно даже говорить и об еще большем - усматривать влияние Н. П. и на самого Хомякова. "Следы своего косвенного участия, - читаем мы в отзыве Н. П. о "богословских сочинениях Хомякова" (кстати сказать, самом лучшем и глубоком после самаринского предисловия), - усматриваем до некоторой степени даже в содержании; определение, которое дает Хомяков некоторым из таинств, и заметка об условном значении термина Логос напоминают нам о наших изустных беседах и прениях. Затем, оценка, которую дает Хомяков католичеству и протестантству (в первых своих брошюрах), сошлась с собственной нашей, которая, независимо от того, раскрывалась на лекциях в духовной академии, до поразительного, до буквального тожества примеров и сравнений" (Вопросы веры и церкви, т. II, 212). Отсюда видно, что Н. П. был как бы, своего рода, даже авторитетом в кружке старших славянофилов, недаром его сотрудничество высоко ценилось во всех их органах - "Русской Беседе", "Дне", "Москве" и в аксаковской "Руси". Но сам Н. П. был убежден, что его мировоззрение идет из "более широких и более глубоких начал" (из письма Н. П. к Романову, предисл. кн. Шаховского, VII), чем славянофильство, почему он не чуждался и других течений тогдашней мысли, не исключая даже и западнического направления, в главном органе которого - тогдашнем "Русском Вестнике" - Н. П. был не только очень ценным сотрудником, но и всегда желанным советчиком его редакторов - Каткова и Леонтьева (из письма Леонтьева к Гилярову-Платонову, от 1 мая 1862 г., там же, VII-VIII).

Одно время Н. П. чуть было не сделался собственником газеты "Русские Ведомости". Это было в половине 60-х годов, по смерти основателя газеты Н. Ф. Павлова, оставившего после себя большие долги на газете, в том числе и восемнадцатитысячный долг Министерству внутренних дел. В качестве главного кредитора, министерство и предложило было газету Н. П., со всеми ее правами и обязательствами. Но Н. П. не рискнул взять издание, обремененное долгами, и "Русские Ведомости" остались за наследниками Павлова, а уже от них перешли к Скворцову, впервые упрочившему их положение.

Однако мысль об издании собственной, близкой народу и его нуждам газеты уже давно зрела в голове Н. П. Еще в 1859 г. он вместе с приятелем своим Желтухиным собирался издавать газетку "Листок народных нужд" и по этому поводу писал ему: "идея о листке у меня не со вчерашнего дня. Издание у меня живо перед глазами. Вся организация до мельчайшей подробности передумана предавно-давно тому назад. Словом, если бы только деньги да независимое положение, это была бы сила, да какая!" (из письма Н. П. к Желтухину, там же, XXXIV-XXV.) Денег Н. П. так и не имел никогда, до самой своей смерти; но "независимое положение" с потерей последней казенной службы он, как мы знаем, получил летом 1867 г. A с 1-го декабря того же года он уже и осуществил свою заветную мечту, стал редактором-издателем дешевой демократической газеты "Современные Известия". С тех пор в течение целых 20 лет Н. П. самоотверженно нес бремя издателя, редактора и главного сотрудника своего органа, который в материальном отношении довел его буквально чуть не до нищеты; но зато в моральном смысле поставил его еще выше и создал ему ореол талантливого, глубоко образованного публициста, человека с открытой душой и русским сердцем, неподкупно честного и убежденно-стойкого. "Больше нет в Москве, а вместе с нею и в России, публициста, за которым бы единодушно и без возражений признавалось оригинальное, смелое и независимое слово", - читаем мы в одной из передовиц на смерть Н. П. ("Москов. Церковные Ведомости", 1887 г., № 43. "Москва 25-го октября"). Разумеется, такая честность и смелость его органа не дешево обошлась самому издателю: она стоила ему 20 цензурных кар, из которых 7 падают на предостережения, а 13 относятся до воспрещения розничной продажи. Особенно чувствительно ударило Н. П. воспрещение розницы в 1877 г. (турецкая война), "в самый сенокосный" (из письма Н. П. к Романову, пред. Шаховского, LIV), как жаловался Н. П., год, когда он сразу потерпел убытку до 30 тысяч. Если прибавить к этому собственную жизненную непрактичность философа-идеалиста Н. П. (из-за этого он сильно пострадал с покупкой бумажной фабрики), его излишнюю доверчивость к людям (благодаря чему его жестоко обокрал заведующий его типографией) и, наконец, конкуренцию народившихся новых уличных листков, льстивших вкусам толпы, то станет понятным полное почти разорение H. П.: имущество его было описано за долги и пошло с аукциона чуть не по пятачку за рубль. Сам Н. П. принужден был после этого переселиться в дешевые меблированные комнаты (на Воздвиженке) и занять грязный, тесненький, почти не отапливавшийся номер. Здесь он проводил свои последние дни все в той же лихорадочной издательской работе, сидя в шубе на своей койке и согреваясь убогим теплом керосиновой печки. Под конец жизни у него блеснула было надежда поправить свои дела получением доходной аренды "Московских Ведомостей", освободившейся со смертью Каткова. Заняв денег на дорогу у своих друзей, в октябре 1887 г. Г. поехал в Петербург хлопотать. Но здесь его постигла полная неудача. "И этого последнего удара потрясенный его организм не мог перенести. Гиляров внезапно скончался 13 октября 1887 г., совершенно одинокий, в гостинице "Бельвю" и унес с собой в могилу тайну последних минут своей жизни" (Предисл. кн. Шаховского, стр. LX). Похоронен Н. П. в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, где долго священствовал его старший брат А. П., оказавший большое влияние на его развитие, и где провел свои семинарские годы и сам Н. П. Могила его находится в соседстве с могилами двух известных московских профессоров - М. П. Погодина и С. М. Соловьева - его единомышленников и друзей.

Главный трагизм Н. П. состоял в том, что он, в силу тяжело для него сложившихся жизненных условий, далеко не мог в полном блеске и силе развернуть своих богатых способностей и талантов. Но и при таких неблагоприятных обстоятельствах он все же оставил нам большое и ценное духовное наследство. В настоящее время, благодаря стараниям двух друзей и ценителей Н. П. - К. П. Победоносцева и князя Н. В. Шаховского - большая и лучшая часть наследства уже собрана и издана, в виде четырех, довольно внушительных томов: это - "Сборник сочинений" в 2-х томах, М. 1900 г., и "Вопросы веры и церкви" - также в 2-х т. М. 1906 г. Из исследований и статей Н. П. легко убедиться, насколько это был широкий и вместе глубокий, энциклопедически образованный ум. В центре его внимания и интересов стояли вопросы: 1) политической экономии, 2) социальной философии, 3) исторической критики и 4)церковной общественности.

О глубокой продуманности, широте и даже оригинальности социально-философских и политическо-экономических взглядов Н. П. достаточно говорит его статья: "Личное и общественное" (приведшая в восхищение А. С. Хомякова) и его программные наброски "Основных начал экономии". Последние изданы уже после смерти автора и представляют не более, как только черновой конспект подготовлявшегося труда. Но это не помешало проф. И. Т. Тарасову в предисловии к их отдельному изданию заявить, что "наброски эти местами таят в себе такую глубину мысли, свидетельствуют о такой широте взглядов, являются результатом такого объективного и всестороннего изучения предмета, что они не только стоят иного целого, но и превосходят многое из появившегося до сих пор в области самостоятельной русской экономической литературы" (Предисл. И. Т. Тарасова к отдельн. изданию "Основные начала экономии" А. Гальперин, стр. III-IV. Москва, 1889. Сборник сочинений, II, стр. 309, прим.).

Из чисто философских работ Н. П. отметим две: "Онтология Гегеля" и "Рационалистическое движение философии нового времени". Несмотря на то, что они представляют собой две половины одной еще студенческой работы Н. П. (его полукурсового сочинения, написанного в 1846 г.), они отличаются характером полной зрелости и чисто пророческой проницательности. Он едва ли не первый из русских ученых разоблачил мнимо-идеалистический характер германской философии XIX века и под маской философии вскрыл торжество грубого "инстинктуализма", т. е. разгул чисто животных инстинктов у немцев, уже давно сбросивших с себя сдерживающую узду высших моральных начал. A в одной из статей, написанной в 70-х годах, в эпоху так наз. "культуркампфа" Н. П. уже не просто говорил, а прямо кричал об опасности "безбожного прусского милитаризма", заставляющего "не только в него веровать, но и ему поклоняться" ("Вопросы веры и церкви", т. II, стр. 53-54).

С характером исторических или, точнее, методологическо-исторических взглядов Н. П. всего лучше знакомят нас две его статьи, вызванные появлением трех первых томов русской церковной истории митр. Макария. Статьи эти: "Несколько слов о механических способах в исследовании истории" и "История Русской церкви, Макария, еп. Винницкого". Здесь автор тонко различает органический и механический методы истории и не менее остроумно противопоставляет отрицательный тип "историка-ремесленника" положительному типу "историка-художника". Попутно он дает и свой собственный, примерный план истории русской церкви ("Сборник сочинений", т. I, 269 и сл.), к слову сказать, настолько продуманный, связный и серьезный, что он и до сих пор остается невыполненным и непревзойденным, несмотря на существование хороших руководств - профессоров Знаменского и Доброклонского.

Но особенной обстоятельностью, широтой и глубиной, как это, конечно, и следовало ожидать, отличаются церковно-общественные взгляды Н. П. Он откликался положительно на все злободневные вопросы из данной области. A так как большинство этих вопросов еще не получило своего окончательного разрешения и поныне, то, несмотря на то, что статьи Н. П. написаны в 60-80-х годах, они не утратили своего значения и в наши дни; а некоторые из них, как справедливо отметил издатель их, кн. Шаховской, "полны животрепещущего современного интереса" ("Вопросы веры и церкви", т. І. Предисловие кн. Шаховского, стр. II). Такова, например, статья Н. П.: "Механизм в духовных семинариях", вскрывающая основной недуг духовного воспитания и образования, это - его безжизненность, формализм и трафарет, превращающий высокие сами по себе богословские положения в отвлеченные шаблоны, лишенные живого, конкретного смысла, "в избитое место, в стертый гривенник" ("Вопросы веры и церкви", т. І, стр. 5-7). Таково же резко-правдивое обличение им нашего духовенства за угашение в нем самого духа пастырства и за подмену его другими, совершенно недостойными интересами: "довольно сказать, что современный священник с большим утешением будет примеривать скуфью, чем пойдет с духовной беседой к изнывающему от горя бедняку" (там же, стр. 515). В целом ряде статей Н. П. резко бичует господство "бюрократизма" в церкви, причем говорит, что ему одинаково противны "церковные сатрапы" как "в рясах", так и "в мундирах и вицмундирах" (там же, стр. 350). "Жизнь церкви, - говорит он, - есть выражение веры и любви, т. е. свободы в обоих ее применениях, умозрительном и деятельном. Вера есть свободное восприятие истины, любовь - свободное ее применение" (там же, стр. 302). "Свобода и церковь - в сущности то же" (там же, стр. 54). "Из всех свобод, в которых мы нуждаемся... первая и самонужнейшая есть свобода церкви с свободою веры" ("Вопросы веры и церкви", т. II, стр. 171). И ничто так не вредит насущным интересам религии и церкви, как отсутствие религиозной свободы, как вредный, близоруко-охранительный консерватизм: "самое равнодушие-то (к духовным интересам) воспиталось, между прочим, опять излишеством консерватизма, которое в известных размерах способно душить личный замысел, самостоятельность, энергию, живость ума"(там же, т. І, стр. 273). Нечего и говорить, конечно, что Н. П. всецело стоял за свободу совести и, в частности, за дарование самых широких прав нашему старообрядчеству: "если давать права, то давать без стеснения. Иначе это будет самообольщение, недоразумение... создастся новое исповедание, "казенный" раскол, как есть казенная церковь" (том II, стр. 174). Н. П. протестовал против каких бы то ни было "гражданских мер" относительно раскола (II, 7), он был очень невысокого мнения о "публичных диспутах" или собеседованиях с старообрядцами (I, 337) и единственный залог примирения с ними видел в даровании полной свободы и в успехах просвещения (I, 119 и д.). Переходя ко внутренним церковным отношениям, Н. П. много справедливого и веского сказал об "архиерейском полновластии и самовластии", приравнивая его к папской непогрешимости (I, 302). "Власть епископа, - говорил он, - не есть власть паши.. Вся беда, что вы архиереев представляете непременно генералами и по табели о рангах подверстываете "епархиального начальника" начальнику губернии и викарного архиерея вице-губернатору" (II, 14). На самом же деле "и епископский чин есть не власть, а дар и служение" (І, 307). По тому же самому Н. П. не сочувствует и речам о восстановлении на Руси патриаршества, видя в нем не только исторический пережиток, но также поползновение к папизму и отступление от соборного начала; а те пышные титулы, которыми так любят величаться восточные патриархи, он признает даже противоречащими духу христианского смирения и находит, что они являются продуктом скорее политической, чем подлинно христианской истории (II, 175, 177, 194). Как истинный друг христианской церкви, Н. П. горячо ратует за созыв церковного собора (I, 147. II, 224) и за возрождение церковного прихода (II, 25, 112). Касаясь различных, более частных недостатков нашей церковной жизни, Н. П. очень невысокого, чтобы не сказать больше, мнения о наших современных монастырях: "кто же не знает, что такое ныне монастыри и что такое иноки?.. Во всяком случае, в приюте для малолетних преступников детям лучше и они из него выйдут чище, чем вышли бы из монастырей, в особенности столичных" (I, 230). Часто, сильно и горячо откликается Н. П. на больной вопрос для духовенства - о казенном для него жалованье. Н. П. самый убежденный противник казенного обеспечения духовенства, потому что оно свидетельствовало бы о полном моральном крахе духовенства и грозило бы окончательной гибелью для всего пастырского дела. "Обратите нас в чиновников и дайте нам жалованье - вот почти общее желание духовенства", говорит Н. П. (II, 64). "Нас возмущает, нас страшит та опрометчивость, с которой духовенство само спешит к своему нравственному гробу". Да и нравственному ли только? Нет, и к своему материальному упразднению, ибо, - как доказывает Н. П. дальше, - с превращением себя в казенных чиновников, в агентов духовной полиции, в квартальных надзирателей по духовной части, пастыри окончательно растеряют свое стадо и утратят самый смысл своего существования (I, 487).

Мы долго бы еще не кончили, если бы продолжили характеристику и других замечательных взглядов Н. П. на самые разнообразные церковно-общественные вопросы. Его одинаково интересовали как крупные, принципиальные вопросы, напр. о неканоничности нашего синода (II, 115) о церковном и гражданском браке (1, 443), о духовно-судебной реформе (І, 346, 352, 477), о новом академическом уставе (II, 438), о расширении программы съездов духовенства (II, 163); так и более мелкие, чисто практические вопросы, вроде церковного пения (І, 178), борьбы с нищенством (I, 122. II, 107, 114), наград духовенству (II, 260, 262, 483), назначения благочинных (II, 281), института ранних священников (II, 431), поверки церковных сумм и учета старост (II, 70, 75), мер против бродяжничества монахов (II, 333), употребления монастырских доходов, (II, 341, 356), дела игуменьи Митрофании (II, 204, 210, 388, 466) и многих других. И везде у H. П. замечается свежесть мысли и просвещенная широта взгляда, рядом с глубокой религиозностью и истинной церковностью, а также и с блестящим остроумием, нередко переходящим в язвительную колкость, которой многие, и не без основания, побаивались.

Конечно, как всякий человек, Н. П. не был свободен от некоторых увлечений. Такова, например, его неприязнь к евреям и доверчивое отношение к слухам о "ритуальных убийствах", совершаемых ими, точнее, изуверными еврейскими сектантами (І, 47, 92, 269, 399, 418), или еще более резкая оценка русских "революционеров" - Герцена и Лаврова ("Сборник сочинений", II, 444, 506). Таково же боязливо-недоверчивое отношение к суду присяжных (II, 82), к классу сельских учителей (II, 132), впоследствии однако по отношению к сельским учителям изменившееся: он был всегда искренен и честен и никогда не стыдился публично отречься от своего мнения, если его убеждали или сам он приходил к противоположному взгляду. Это в особенности ярко сказалось в отношении Н. П. к церковно-приходской школе. Он был крестным отцом церковной школы, так как, именно, его записка о ней, напечатанная еще в 1862 г., легла в основу самого положения о церковно-приходских школах, опубликованного в 1884 г. (см. об этом письмо самого Н. П. к Романову. "Сборник сочинений", II, 127, примечание). И затем, он много раз и с большим жаром отстаивал не только право, но даже обязанность духовенства учить народ, предпочтительно перед всеми сословиями и классами, в особенности перед "классом светских сельских учителей ("Сборник сочинений", II, 127 и сл., "Вопросы веры и церкви", II, 415). Но после того, как Н. П. неоднократно убеждался, что духовенство тяготится народной школой, что оно не хочет даже Закону Божию учить даром ("Вопросы веры и церкви", І, 457; II, 56), он имел мужество отречься от своей идеи и заявить: "опыт достаточно показал, что надежды на духовенство тщетны; самые горячие в былое время защитники прав его на народное обучение давно махнули рукой" (І, 359-360), и тут же приветствует образовательную работу земств и хлопочет о самом широком доступе к учительству всякому желающему.

Сколько-нибудь полной и достойной Гилярова-Платонова биографии еще нет. Лучшая из имеющихся принадлежит кн. Н. В. Шаховскому и помещена к І т. "Сборника сочинений", III-LX, Москва 1899. Главным источником являются его собственные сочинения, изданные в шести томах, а именно: два тома автобиографич. воспоминаний "Из пережитого", изд. товар. Кувшинова, Москва 1886, два тома "Сборника сочинений", изд. Победоносцева, под ред. кн. Шаховского, М: 1899-1900 гг., и два же тома "Вопросы веры и церкви", того же изд. и редактора, Москва 1905-1906 гг. Недурна по своему объективному тону, хотя и слишком сжата, биограф. статья А. Завьялова в "Прав. Богосл. Энциклопедии" † проф. Лопухина, т. IV, 374-381. СПб. 1903 г. Затем, следуют краткие газетные и журнальные статьи и отдельные случайные заметки, рассеянные в сборниках: "Москов. Вед." 1869 г., № 25; "История Моск. Дух. Академии", 1879 г., стр. 138, 289, 360, 388; "Чтения в Общ. Люб. дух. просвещ.", 1881 г., ч. III, 1; "Филарет. юбилейный сборник", М., 1883 г., I, 753; "Прибавл. к твор. св. Отцов", 1884 г., XXXIV, 341; "Вестн. Европы" 1887 г., № 11; "Историч. Вестн." 1887 г., № 12; "Москов. Вед." 1887 г., №№ 285-286, 288-289 и 294; "Москов. Церк. Вед." 1887 г., №№ 42-44; "Нов. Вр." 1887 г., №№ 4176-4180, 4183, 85-86; "Правосл. Обозр." 1887 г., № 10; "Рус. Арх." 1887 г., № 12; "Соврем. Известия" 1887 г., №№ 20-21; "Нива" 1887 г., № 45; "Новь" 1888 г., № 2; Д. Д. Языков, "Обзор жизни и трудов покойных русских писателей". Вып. 7. М. 1892 г.; "Письма митр. Филарета к Антонию", III, 336, и IV, М., 1884 г.; Прот. Г. П. Смирнов-Платонов, Curriculum vitae. "Детская помощь", 1885 г., стр. 39; "Неопознанный гений. Памяти Н. П. Гилярова-Платонова. Статьи, заметки, письма и выдержки, собранные и проредактированные С. Шараповым". M. 1903 г.; "У Троицы в Академии" - юбилейный сборник историч. материалов за сто лет, с 1814-1914 гг. Здесь статья С. Кедрова, "Студенты-платоники в Академии"(в частн. о Г.-П., стр. 221) и академич. воспоминания прот. С. С. Модестова (о Н. П., 125 стр.). Обильный, хотя и невысокий по качеству, преимущественно, полемический материал дает миссионерский охранительный журнал проф. Субботина (преемника Н. П. по академич. кафедре) "Братское Слово" за 1883-1886 гг. Тем же духом проникнуты и другие отзывы Субботина о Н. П., рассеянные в его только что опубликованной переписке с К. П. Победоносцевым. Но собственный отзыв последнего о Гилярове-Платонове был гораздо положительней, объективнее и лучше. См. "Переписка проф. Н. И. Субботина", изд. В. С. Марковым, в 252 кн. "Чтений Общ. Ист. и Древн. Российских", M., 1914 г., стр. 90, 91, 433-434, 489 и др.

А. Покровский.

{Половцов}

Гиляров-Платонов, Никита Петрович

(1824-1887) - публицист, уроженец Коломны, где отец его был приходским священником. Учился в Московской семинарии и Московской духовной академии. С 1848 до 1854 г. Г.-П. состоял в этой академии бакалавром по кафедрам герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах. С 1856 до 1863 г. был членом московского цензурного комитета, а в 1862-63 гг. чиновником особых поручений при мин. народного просвещения, который еще в 1857 г. командировал его за границу для изучения организации еврейских училищ, особенно раввинских, а также литературной деятельности евреев; в 1858-69 гг., по поручению Я. И. Ростовцева, участвовал в составлении "Свода печатных мнений по крест. вопросу"; в 1863 г. составил записку о предостережениях газетам, напечат. впоследствии в "Современных Известиях" (1867 г., № 7). В 1867 г. Г.-П. оставил службу и всецело посвятил себя публицистической деятельности. С 1 дек. 1867 до половины окт. 1887 г. он издавал в Москве ежедневную газету "Современные Известия", а в 1883-84 гг. под его редакцией выходил еженедельный иллюстрированный журнал "Радуга". Даровитый журналист, Г.-П. по направлению своему примыкал к славянофилам. Его газета, как и вся его личность, представляла нечто весьма своеобразное: в ней по временам высказывалось не мало верного и смелого по нашим общественным вопросам, но не мало и странного. С 1882 г. у "Современ. Известий" уменьшилось количество подписчиков, вследствие появления в Москве нескольких новых дешевых газет. На свою газету Г.-П. положил всего более труда и времени, но он участвовал и в других славянофильских изданиях, начиная с "Рус. Беседы" и кончая "Русью" Аксакова. Из писем Г.-П., напечатан. в "Русск. Архиве" 1889 и 1890 гг., оказывается, что ему принадлежат многие из передовых статей в изданиях Ив. Аксакова, которые обыкновенно приписывались последнему. Сочинения Г.-П.: "О папе Формозе" (в "Прибавлениях к Творениям Св. отцов". 1855, ч. XIV); "О папе Формозе и лат. перстосложении" ("Правосл. Собеседник", 1863 г., кн. 1 и 2); "О книге: Сказание о странствии инока Парфения" ("Рус. Беседа", 1856 г., кн. 3); "Новые объяснения по старому спору" (о народности в науке и госуд. жизни; "Русск. Бес.", 1857, кн. 4); "Несколько слов о механических способах в исследовании истории" ("Русская Бес.", 1858, кн. 1); "Современные идеи православны ли?" ("Рус. Бес.", 1859, кн. 1); "Рационалистическое движение философии новых времен" (там же, 1859, кн. 3); "О судьбе убеждений" (по поводу смерти А. С. Хомякова, который, по словам Г.-П., признавал его единственным человеком, во всем с ним согласным; там же, 1860, кн. 2); "Логика раскола" ("Русь", 1885, № 7, 8, 10); "Докладная записка в моск. цензурный комитет 1859 г. по поводу Моск. Вед." ("Русск. Вестн.", 1888, № 3); "Основные начала экономии" (М., 1889 - сборник любопытных заметок и набросков, писанных в разное время, под впечатлением той или другой прочитанной книги; трактует об основах народного хозяйства, о труде, ценности и капитале, о социализме и рабочем вопросе, о взглядах Милля и его комментатора Н. Г. Чернышевского, Маркса и др.); "Онтология Гегеля" (в "Вопросах философии и психологии", 1891, кн. 8, 10); "Записка об изменении надписи на антиминсах" (в "Донесениях и письмах митроп. Филарета", СПб., 1891); "Возрождение Общ. любителей российской словесности в 1858 г." (в "Сборнике" этого общества на 1891 г., M., 1891). Г.-Платонов оставил автобиографию под заглавием: "Из пережитого" (М., 1886), в которой проявил талант бытописателя и набросал яркую картину духовной среды и школы, из которой вышел.

Продолжать ли? Не положить ли перо? «Представлен быт», как выразился я в предисловии, «мало или односторонне освещенный»; «первые духовные зерна», возросшие в нем, выслежены. Заметки о том и о другом могли быть не лишены значения для истории быта, для психологии, для педагогии. Но кому что даст рассказ о дальнейшем ходе моего развития и дальнейшей судьбе? Действие происходит в быту, менее отдаленном от обыкновенного; развитие из периода восприятий переходит в период деятельной мысли; начинается внутренняя работа, при которой внешний мир теряет часть своего действия; в рассказе должен неизбежно преобладать личный характер. Предупреждаю об этом читателя.

Совершенно новая жизнь потекла для меня по выходе из училища. Все другое: и курс, и товарищи, и город, и семья. Никакая другая семинария не кладет такой резкой грани, как Московская, и никакое другое училище, этот нижний этаж духовно-учебного здания, так не отрезан от своего верхнего жилья, как училище Коломенское. Между двумя этажами нет сообщений и никакого взаимного отголоска. Раз только во все семилетнее мое училищное поприще, один только раз приезжал как-то на Святки в Коломенскую бурсу гостить один «ритор», как соображаю я теперь, из очень плохих. Должно быть, зазвал его земляк-бурсак или родственник из тех совершенно безродных, которые даже на Святки и на Святую продолжали оставаться в бурсе. Помню этого ритора. Он держал себя командиром и посылал ребят ломать малиновые стволы, поручал сострагивать верхнюю шкурку и учил курить ее вместо табаку. Находили, что «совсем как табак»; сообщаю это для сведения гг. подельщикам - не воспользуются ли? Ритор с тем вместе взял регентство над училищным хором, привезя несколько партесных переложений, не известных коломенским малолетним виртуозам. Ребята смотрели на него, раскрыв рот, и я в том числе: это пришлец из другого, высшего мира, о котором, впрочем, сам горний житель не распространялся, довольствуясь одним внешним обаянием.

Московская епархия есть единственная, в которой не одна, а две семинарии: одна в самой Москве, другая близ Троицы, в Вифанском монастыре. К каждой приписаны свои училища: к Московской - московские, в самой столице помещающиеся (их было в мое время три), одно подмосковное, Перервинское, тоже почти столичное по местности (в шести верстах), и, наконец, Коломенское. В Вифанскую семинарию поступали из училищ Дмитровского и Звенигородского. По отношению к московским это училища провинциальные, и сама семинария Вифанская имела славу провинциальной. «Вифанец» - низшей породы существо, неотесанное, мало развитое. Морщась, отец-москвич выдавал за него дочь; пренебрежительно посматривали на него москвичи-сверстники; при одинаковых юридических правах москвичи пролезали и на лучшие епархиальные места; вифанцы ютились больше там где-то по селам и уездным городам, и притом своего вифанского округа. Одинаков учебный курс в той и другой семинарии, но предполагалось, что и учебная подготовка в Московской выше, нежели в Вифанской. Было некоторое основание для такого мнения: в Москву назначали из Академии лучших воспитанников для занятия кафедр; из Вифанской в Московскую переводили не только преподавателей, но и ректоров с инспекторами в виде повышения. А в сущности, пренебрежительный взгляд на Вифанскую семинарию был предрассудком. Вифанцы были только менее цивилизованы, грубее, не полированы, но в науке даже ближе московских. Они не бывали в театрах; иной и столицы совсем не видал; не умели ступить и сесть; со светским обществом, со светскою литературой никакого знакомства. Но близость к Академии давала особенное озарение. Академические знаменитости были свои для вифанца; от лекций академических слышались постоянные в Вифании отголоски, и у учеников более, нежели даже у профессоров. Вифанцы были постоянными переписчиками студентов; студенческие диссертации, профессорские лекции обращались между учениками; лучшие из «философов» и «богословов» ими пользовались для себя, припасали вторые экземпляры. Внешняя судьба Академии, ее профессоров и студентов была темой разговоров и преданий вифанских. И однако напоминание о «вифанстве» вызывало презрительную улыбку у москвича, и само начальство отдавало Московской семинарии почет. Такова сила преданий: Московская семинария была прямою наследницей Славяно-греко-латинской академии, а Вифанская - дочь домашней семинарии митрополита Платона, оставленная существовать единственно из уважения к личной памяти знаменитого иерарха и из сожаления к зданиям, которые без того осуждены были бы на запустение.

Коломенское училище было Вифанией своего рода для московских училищ, единственное провинциальное среди всех приписанных к Московской семинарии, забившееся где-то в углу, за сто верст. Это нечто вроде Звенигорода и Дмитрова, но тем и путь-дорога в провинцию же, в Вифанию. Здесь, в Москве, - аристократы, большею частью дети священников и дьяконов московских; немного перервинских сирот (Перервинское было казеннокоштное училище), в большинстве тоже московского происхождения. Коломенцы были совсем другой шерсти в этом тонкорунном стаде; большинство их, впрочем, скоро и исчезло. И поступило-то нас, плебеев, едва ли тридцать человек в семинарию. А где они? И пятерых не насчитаешь в числе кончивших курс.

Нужно было меня в семинарию снарядить. Я отчасти и в училище выделялся уже своим платьем. Я носил брюки только один из двух во всем училище ; я носил манишку. Но я ходил зимой в тулупе и не носил исподнего нижнего платья, тогда как остальные, наоборот, не имея брюк, щеголяли в одних кальсонах. Итак, меня надобно было обшить. В чулане хранились от семинарских времен брата Александра его сюртуки и фраки, все однообразно синего сукна; из этого материала мне состроили сюртук. Порыжевшую от времени казинетовую рясу отца, темно-зеленого цвета, перекрасили в черный цвет и сшили мне ватную чуйку с плисовым воротником. А чтоб еще более предохранить меня от стужи, купили серой нанки, так называемого «мухояру», и изготовили ватный сюртук немного выше колен. Затем белье и еще необходимая вещь - войлок аршинной ширины или немногим более, обшитый тиком, и при нем подушка с ситцевою вечною наволокой: иначе, на чем же мне спать?

Снарядили меня, благословили, отправили, и отселе я в Москве. Забудь меня, родина!

Один из профессоров был товарищем брату по семинарии. С наступлением учебного времени брат повел меня к нему, представил. Здесь узнали мы, с какого дня начнется ученье. Полагаю, что тут же исполнены были разные формальности; по крайней мере я их не помню. Никому я не представлялся из начальства; не помню, кому бы вручил свое увольнительное из училища свидетельство; не помню переклички, которой не могло же не быть. Должно быть, все это, благодаря брату, обделано было без меня. Я узнал, что поступил во «вторую Риторику», то есть во второй параллельный класс Низшего отделения. Их было три, и при размещении учеников следовали, очевидно, порядку, в каком числились училища и в училищных списках ученики. Коломенское училище было последним из пяти, и я в нем был первым. Первенец Петровского училища попадал в первую Риторику, Андроньевского - во вторую, Донского - в третью, Перервинского - снова в первую, Коломенского - во вторую.

Семинария помещалась на Никольской, в Заиконоспасском монастыре, на пепелище Славяно-греко-латинской академии. Трехэтажный фабрикообразный корпус, воздвигнутый на месте части академических зданий, жив доселе и смотрит чрез Китайскую стену на Театральную площадь. Только подвергся он с того времени новому разжалованию: была в нем некогда Академия, потом семинария, а ныне училище - в том самом корпусе, которого даже Академия не имела. От нее осталось двухэтажное продолжение дома - в мое время жилища начальства и профессоров; да еще двухэтажный флигель, тоже с квартирами профессоров; это здание памятно тем, что в академические времена тут жили «платоники», студенты из лучших, которых митрополит Платон содержал на свой счет и которые в силу того присоединяли к своей коренной фамилии другую - «Платонов».

Никита Петрович Гиляров-Платонов

ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ Никита Петрович - русский публицист, философ. Родился в семье приходского священника П. М. Никитского. Фамилию Гиляров (от лат. hilaris - веселый) получил в Коломенском духовном училище, где обучался в 1831-38, приставки Платонов удостоен в Московской духовной академии при получении стипендии митрополита Платона (Левшина). Окончив Московскую духовную семинарию и Московскую духовную академию (1848), защитил в 1850 магистерскую диссертацию «О потребности вочеловечения Сына Божия для спасения рода человеческого» (опубл. 1855) и оставлен бакалавром по классу библейской герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах; затем профессор церковной археологии и истории раскола в России. В 1855 под давлением митрополита Филарета (Дроздова) вынужден подать прошение об отставке и увольнении из духовного звания за «либерально-светское направление» в интерпретации раскола. В 1856-62 - цензор Московского цензурного комитета, в 1862-63 - чиновник особых поручений при министре народного просвещения, в 1863-67 - управляющий Московской синодальной типографией. В 1850-е гг. сблизился с кружком московских славянофилов, особенно с А. С. Хомяковым, после смерти которого участвовал в подготовке его первого собрания сочинений, перевел на русский язык ряд его изданных за рубежом работ. Сотрудничал в славянофильских изданиях «Русская беседа», «Русь», «День», «Москва», а также во многих других периодических изданиях (« Православный собеседник»,« Русский архив», «Русский вестник» и др.). С 1867 до самой смерти являлся издателем и редактором московской ежедневной газеты «Современные известия», на страницах которой постоянно выступал по вопросам церковной и общественной жизни. В 1883-84 издавал еженедельник «Радуга». Основное философское сочинение, посвященное критическому анализу онтологии Гегеля, было написано в 1846. Первая часть опубликована под названием « Рационалистическое движение философии новых времен» («Русская беседа», 1859, № 3); другая часть, содержащая перевод 1-й главы «Феноменологии духа», издана под названием «Онтология Гегеля» посмертно («Вопросы философии и психологии», 1891, кн. 8-11). В системе Гегеля, самой полной и последовательной в истории европейской философии, Гиляров-Платонов видит логическое завершение западноевропейской философии, выбравшей рационалистическое направление. Односторонность западной философии заключается в том, что она не приняла во внимание наличие такого способа человеческого познания, как целостный ум, который, в отличие от формальной силы - разума, представляет собой тот интеллектуальный центр тяготения, «около которого само собою сжимается в единство все разнообразие приобретенной материи знания» (Сб. соч., 1899, т. 1, с. 322). Крах абсолютного рационализма гегелевской системы закономерен и обусловливает последующее господство отрицательных направлений: материализма в теоретической и «инстинктуализма» в практической философии. В работе «Откуда нигилизм?» выступил против нигилистической критики «предрассудков» - «суждений, принятых без достаточного основания» («Русь», 1884, № 24, отд. изд. 1904). Гиляров-Платонов полагал, что определяемым таким образом предрассудком может быть названа любая система убеждений, в т. ч. и мировоззрение нигилистов, но «предрассудки», освященные исторической традицией, обладают нравственным преимуществом над воззрениями и идеями более позднего происхождения. Гиляров-Платонов разрабатывал также собственную экономическую теорию («Основные начала экономии», 1889), занимался исследованиями в области славянского языкознания («Экскурсия в русскую грамматику», 1904).

Б. В. Межуев

Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин , А.А. Гусейнов , Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. I, А - Д, с. 527.

Гиляров-Платонов Никита Петрович (23.05(4.06). 1824, Коломна - 13(24). 10.1887, Петербург) - публицист, философ, историк религии, издатель. Родился в семье приходского священника. Учился в Московской духовной семинарии и Московской духовной академии. По окончании курса в 1848 году был определен бакалавром по классу библейской герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах. В 1850 году возведен в степень магистра. В 1854-1855 годы читал лекции по истории русской церкви в миссионерском отделении при академии. В 1855 году Гиляров-Платонов получает увольнение от церковно-училищной службы. В 1856 году он становится цензором Московского цензурного комитета, в 1862 году назначен чиновником особых поручений при министре народного просвещения, а в 1863 году - управляющим Московской синодальной типографией. С конца 1867 года Гиляров-Платонов начал издавать «Современные известия», первую московскую ежедневную газету. В ней из номера в номер он публиковал свои статьи по церковным и текущим политическим вопросам. В 50-х годы сблизился с кружком московских славянофилов, особенно с А. С. Хомяковым, после смерти которого принял активное участие в подготовке его собрания сочинения (1861-1873). С Хомяковым Гиляров-Платонов объединяло отрицательное отношение к католичеству и протестантизму как к двум разновидностям одной западной «ереси» и неприятие философскою рационализма в целом и учения Гегеля в частности. Основным философским сочинением Гилярова-Платонова является его работа, посвященная критическому разбору философии Гегеля (1846). Одна из частей этого исследования была опубликована под названием «Рационалистическое движение философии новых времен» в журнале «Русская беседа» (1859. № 1), другая часть, содержащая критику 1 -го раздела «Феноменологии духа» с обширными выписками из нее, появилась под заглавием «Онтология Гегеля» после смерти автора в журн. «Вопросы философии и психологии» (за 1891 г., кн. 8, 10 и 11). Гиляров-Платонов считал гегелевскую систему логическим завершением западноевропейской философии, выбравшей одностороннее, рационалистическое направление. Гегелевская философия, по его мнению, противоречит «здравому смыслу» и поэтому оставляет человека с двумя равноправными воззрениями на мир: обыденным и отвлеченно-теоретическим. Попытку Гегеля в «Феноменологии духа» доказать, что обыденное сознание в силу своей внутренней противоречивости неизбежно возвышается до философского (постигающего призрачность чувственного мира и тождественность субъективного и объективного в представлении), Гиляров-Платонов считал неудачной, а его аргументы - софистическими. Он отрицал описанный Гегелем диалектический процесс развития сознания, в котором каждый новый момент «снимает», «отрицает» предыдущие, и полагал, что все способы человеческого познания совместимы в некоем синтетическом единстве, в целостном «уме». Последний, по определению Гилярова-Платонова, не есть только формальная сила (каковой является разум), но и тот интеллектуальный центр тяготения, «около которого само собою сжимается в единство все разнообразие приобретенной материи знания» (Сб. соч. Т. 1. С. 322). Рационалистическое развитие философии, по его мнению, основывается именно на забвении этого «самого главного двигателя нашего знания» (Там же. С. 323). Закономерный крах абсолютного рационализма гегелевской системы обусловил, по Гилярову-Платонову, последующее господство отрицательных направлений: материализма в теоретической философии и «инстинктуализма» в философии практической. Кроме работы о Гегеле, получившей высокую оценку в магистерской диссертации В. С. Соловьева, определенный интерес представляют два письма Гилярова-Платонова к И. С. Аксакову от 1884 года, опубликованные под общим названием «Откуда нигилизм?» в газете «Русь». Откликаясь на статью Данилевского «Происхождение нашего нигилизма», Гиляров-Платонов отказывал нигилизму в цельной теоретической доктрине, упрекал его идеологов в стремлении построить общество на основаниях лишь разума. По его мнению, без традиционных исторических «предрассудков» - «суждений, не опирающихся на достаточное основание», - человеческое существование в рамках общества невозможно. Освященные опытом прошлого, «предрассудки» (а к их числу он относил религиозные, нравственные устои общества и государства) имеют преимущество перед совр. «предрассудками», например, перед столь же предвзятым мировоззрением самих нигилистов. Сведение «веры» к «предрассудку» (даже при крайне широком толковании этого слова), по существу, означало отказ от характерного для ранних славянофилов убеждения в возможности свободного, полностью оправдываемого разумом признания религиозных догматов, сомнение в соответствии разума с конфессиональными особенностями православной церкви. Научная деятельность Гилярова-Платонова была достаточно разносторонней. Он разрабатывал собственную экономическую теорию (см.: Основные начала экономии. М., 1889), занимался исследованиями в области славянского языкознания (см.: Экскурсия в русскую грамматику: Сб. соч. Т, 2. С. 236-270), опубликовал также кн. воспоминаний «Из пережитого» (М., 1886), воссоздающую атмосферу духовных училищ 40 50-х годов XIX века в России.

Б. В. Межуев

Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина . Сост. П.П. Апрышко , А.П. Поляков . – М., 2014, с. 134-135.

Сочинения: Сб. соч.: В 2 т, М., 1899; Вопросы веры и церкви: Сб. статей, 1868-1887: В 2 т. М., 1905-1906.

Литература: Шаховской К. В. Н. П. Гиляров-Платонов и А. С. Хомяков /./ Русское обозрение. 1895. № 11; Никита Петрович Гиляров-Платонов: Краткий публицистический очерк. Ревель, 1893; Неопознанный гений. Памяти Никиты Петровича Гилярова-Платонова. М., 1903.

Гиляров-Платонов Никита Петрович (23.05.1824-13.10.1887), мыслитель, писатель и публицист.

Родился в Коломне в семье священника П. Никитского, служившего в церкви Никиты Мученика (откуда происходила его фамилия). Начало жизненного пути Гилярова-Платонова было традиционным: учеба сначала в семинарии, затем, в 1844-48 в Московской Духовной академии. Фамилия «Гиляров» была дана ему в академии, как это было распространено в то время и образована от латинского hilaris - веселый. Эту же фамилию получили все его братья. Зато сам Никита Петрович получил вторую часть «Платонов» к своей фамилии, на что имели право наилучшие студенты, получающие стипендию им. митр. Платона (Левшина). Успехи в учебе и преподавательские способности Гилярова-Платонова были замечены, и он был оставлен в академии бакалавром по кафедре герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах. Семь лет с 1848 по 1855 длилась академическая деятельность Гилярова-Платонова. Закончилась она внезапно, когда Гиляров-Платонов вынужден был подать в отставку. Причины ее до сих пор не вполне понятны. По-видимому, главную роль сыграл донос завистливых коллег о неосторожных высказываниях Гилярова-Платонова, критиковавшего преследования старообрядцев . Это было неуместно для преподавателя кафедры, задачей которой было именно обличение раскола. Кроме того, на дворе был 1855, шла Крымская война , в ходе которой некоторые группы старообрядцев-липован, живших в низовьях Дуная, поддерживали турок, и в этих условиях любая критика действий властей могла расцениваться чуть ли не как государственная измена. Московский митр. Филарет (Дроздов) вынужден был уволить Гилярова-Платонова, что только и спасло его от многих неприятностей. И в дальнейшем митр. Филарет всегда ценил и уважал Гилярова-Платонова, а тот считал владыку своим духовным отцом и учителем. В 1855 Гиляров-Платонов был также уволен в светское звание и стал служить в Министерстве народного просвещения (МНП), борясь за распространение в народе просвещения. В ведении МНП была цензура и в 1856-63 Гиляров-Платонов был цензором книг научного и духовного содержания. В 1857 Гиляров-Платонов был командирован за границу для сбора сведений о заграничных учебных заведениях, в первую очередь еврейских раввинских училищ. С этой задачей мог справиться только Гиляров-Платонов благодаря своему прекрасному знанию древнееврейского языка. Вскоре по возвращении в Россию Я. И. Ростовцев, председатель комиссии по выработке положения об улучшении быта крестьян привлек Гилярова-Платонова к составлению «Свода печатных мнений по крестьянскому вопросу». Гиляров-Платонов прекрасно справился с поставленной задачей, обнаружив в себе способности редактора, умеющего найти самое ценное в ворохе бесчисленных прожектов, посланных в комиссию Ростовцева. Одновременно Гиляров-Платонов продолжал служить в МНП и в 1862 стал чиновником особых поручений, заняв V классный чин (статский советник). В 1862 Гиляров-Платонов подготовил записку для министра с предложением использовать духовенство для распространения грамотности в народе. Собственно говоря, с момента Крещения Руси духовенство всегда занималось просвещением, но Гиляров-Платонов предложил придать этому государственную поддержку, разработать единую образовательную программу, единую систему оценок и т. п. Проект Гилярова-Платонова лег в основу создания церковно-приходских школ, расцвет которых, впрочем, приходится уже на 1870-90-е, на время руководства Св. Синодом К. П. Победоносцева . В августе 1863 Гиляров-Платонов стал управляющим московской синодальной типографией. В том же году он составил записку о цензурных предостережениях газетам. В дальнейшем Гиляров-Платонов продолжал заниматься вопросами печати, хотя уже и не был цензором и участвовал в разработке «Временных правил о печати» от 6 апреля 1865, по которым русская пресса жила вплоть до 1905. Т. о., Гиляров-Платонов все больше открывал в себе тягу к журналистской деятельности.

Наконец, с 1 декабря 1867 он получил возможность издавать в Москве газету «Современные известия». Вскоре Гиляров-Платонов полностью оставил службу и занялся журналистикой. Помимо «Современных известий», которые Гиляров-Платонов издавал до конца своих дней, он также редактировал в 1883-84 еженедельный иллюстрированный журнал «Радуга». Помимо этого Гиляров-Платонов сотрудничал практически во всех славянофильских изданиях, особенно в журналах и газетах И. С. Аксакова . Его перу принадлежали многие передовицы, приписываемые самому И. С. Аксакову. Правда, Гиляров-Платонов «чистым» славянофилом не был, определяя свои взгляды как «близкие, но не тождественные» славянофильству . «Современные известия» сразу заняли заметное место в тогдашней русской прессе, выделяясь твердой защитой истинно-русских охранительных начал. Хотя уже к тому времени в их защиту прозвучал мощный голос М.Н. Каткова , но в русской прессе продолжали заправлять либералы и поэтому появление еще одного талантливого борца значительно усилило позицию национальных сил в общественном мнении страны. При этом Гилярову-Платонову приходилось также много полемизировать и с дворянами, требующими дополнительных льгот привилегированным сословиям, что подрывало надклассовый характер Самодержавия. К 80-м в русской национальной прессе сложился своеобразный триумвират ведущих публицистов и идеологов, во многом определяющих духовную атмосферу в стране - М. Н. Катков, И. С. Аксаков и Гиляров-Платонов. Эти великие публицисты во многом прекрасно дополняли друг друга. Катков, ведущий национальный публицист и государственный деятель без государственной должности основной упор в своей публицистике делал на защите интересов государства и незыблемости Самодержавия. Аксаков занимался больше проблемами славянства и проблемами сохранения национальной культуры. Гиляров-Платонов особое внимание обращал на духовную жизнь общества, освещая в своих изданиях жизнь Церкви, вопросы религиозного просвещения. Можно сказать, что Катков отстаивал Самодержавие, Гиляров-Платонов - Православие, а Аксаков - Народность. Различались публицисты и по темпераменту. Катков был, в первую очередь, политиком, он открыто критиковал в сильных выражениях министров или общественных деятелей, проводящих неправильный с его точки зрения политический курс; И. С. Аксаков тяготел к философским обоснованиям своей позиции; Гиляров-Платонов же, хотя и был человеком, прекрасно разбирающимся в философии, все же по образованию и призванию был педагогом и проповедником, предпочитающим не создавать новых доктрин, считая, что в учении Церкви содержится истина. Разумеется, не только литературный стиль и полемический темперамент отличали этих ярких публицистов друг от друга. Единство основополагающих ценностей не мешало им по тактическим вопросам резко расходиться. Так, в бурной дискуссии между «классицистами» (сторонниками развития классических гимназий с упором на древние языки) и «реалистами» (делающими ставку на развитие реальных училищ, дающих естественно-историческое и математическое образование) Гиляров-Платонов поддерживал последних. Это вызвало резкую полемику с убежденным «классицистом» Катковым. Никто из триумвирата не был официозным пропагандистом. Гиляров-Платонов, к примеру, за 20 лет журналистской деятельности имел 20 цензурных кар, в т. ч. 13 запрещений номеров к продаже, а в 1877 на 2 мес. был приостановлен выпуск «Современных известий». Заслуги триумвирата публицистов невозможно отрицать: все писавшие об этой эпохе современники и историки признают, что в 1880-е в общественном сознании стали доминировать православно-монархические настроения, сменившие нигилистические и западнические теории. Эта «благодетельная реакция», по словам К. Н. Леонтьева , была бы невозможна без напряженного творческого труда Гилярова-Платонрова. К сожалению, все три богатыря русской журналистики на протяжении одного года умерли один за другим. Это был тяжелый удар для национальной публицистики, от которой она долго не могла оправиться.

Гиляров-Платонов не был простым газетчиком, сфера его интересов была разнообразна. Со студенческой скамьи он занимался философией. Уже в 1846 написал статью об онтологии Гегеля (опубликована посмертно в 1892), в которой обстоятельно критиковал односторонность гегелевской философии. В 1859 в работе «Рационалистическое движение в философии новых времен», написанной также в студенческие годы, Гиляров-Платонов со знанием дела рассмотрел особенности западных философских школ. Интересовался Гиляров-Платонов и теоретической политэкономией. В книге «Основные начала экономии», опубликованной посмертно в 1888 четырьмя частями в «Русском деле», он проанализировал учения Лассаля, Ротбертуса, Маркса, Дюринга, Шеффле, Тедески, Мейера и др. современных ему экономистов. По мысли Гилярова-Платонова, не производитель, а потребитель должен быть владыкой хозяйственной жизни. В ХХ в. мировая экономическая наука также пришла к такому выводу. К сожалению, ни при жизни, ни посмертно научные заслуги Гилярова-Платонова не были оценены. Он и поныне остается великим неизвестным. «Неопознанным гением» назвал Гилярова-Платонова известный публицист С. Ф. Шарапов. К сожалению, эта характеристика остается в силе и поныне.

Гиляров-Платонов похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище, где служил священником его старший брат, по соседству с могилами М. П. Погодина и С. М. Соловьева.

Лебедев С. В.

Гиляров-Платонов Никита Петрович (23.05.1824–13.10.1887), мыслитель, писатель, экономист. Статью о его деятельности как мыслителя и писателя см. в томе «Русское мировоззрение».

Гиляров-Платонов сформулировал жизненное кредо коренного русского человека:

«Жизнь есть подвиг, а не наслаждения.

Труд есть долг, а не средство своекорыстия.

Верховный закон междучеловеческих отношений есть всеотдающая любовь, а не зависть.

Люби ближнего, как самого себя: вот в двух словах все начало должных общественных отношений, истинно христианских и истинных во всяком другом значении этого слова.

Лицо, сохрани свою инициативу, владей своей свободой, какой одарено, употребляя всю энергию, к какой способно, но клони все свои действия на благо человечества, на пользу братьев.

Представьте, что это соблюдается всеми, и никакого противоречия, никакого неудобства нет: общество сохраняется, труд увеличивается, счастье всех и каждого достигается».

В книге «Основные начала экономии», опубликованной посмертно в 1888 в «Русском деле», Гиляров-Платонов проанализировал учения Лассаля, Родбертуса, Маркса, Дюринга, Шеффле, Тедески, Мейера и др. современных ему экономистов. Причем в отношении последнего, отмечая еврейский дух капитализма, он иронизирует, что тот договорился до производства без капитала «на воздухе и из воздуха».

«Материалистическое направление мысли, – говорит Гиляров-Платонов, – повело к тому, что вопрос общественности объявлен вопросом желудка»; это же направление «препятствует экономистам справиться с экономическим элементом услуг». Духовная жизнь есть не только цель растительной, но она ею и управляет; она дает бытие самой экономии, служит основанием материального прогресса». «Ум есть родоначальник стоимости, он же основание ценности и, следовательно, субстанция в обоих направлениях». Если бы не был упущен из виду этот психический элемент, то, между прочим, не ускользнуло бы от внимания, что «существующим экономическим устройством более всех обижен не рабочий, а интеллект», и тогда очевидна была бы «ложность теоремы, что рабочему должен принадлежать весь его продукт». «Ценность есть отражение годности, а в годности лежит уже зародыш психического элемента, ибо годность определяется потребностью». «Зачеркнув чувства и желания человека, – говорит Гиляров, – измеряйте труд каким угодно динамометром, но реально измерить его не сможете. К нему не приложимо определение Маркса «воплощенный труд», ценность же есть понятие телеологическое».

Гиляров-Платонов выдвигал моральный, психический элемент в политической экономии, тот элемент, который ученые экономисты стали рассматривать в сер. ХХ в..

Говоря о производстве, Гиляров-Платонов делает вывод, что не производитель, а потребитель есть владыка экономической жизни, вследствие чего риск есть необходимая принадлежность производства, а монополия и централизация суть неизбежное зло современного состояния природы и общества. Высшая конечная цель этого производства заключается в питании духовном, вследствие чего материальное богатство не есть самостоятельное благо, весь же вообще экономический процесс сводится к трате жизненных сил с целью и в надежде их возобновления посредством усвоения материи, причем, возражая Марксу относительно направления экономического прогресса, автор сам намечает следующие ступени этого прогресса: 1) отношение непосредственное (благ к человеку), 2) отношение посредственное (процесс разложения конкретных благ и идеализация), 3) победа над посредственностью и идеализацией, возвращение к непосредственному пользованию благами, но под единственным управлением интеллектуальных сил, с полным не только освобождением, но и упразднением материального мускульного труда.

По вопросу о соотношении между трудом и капиталом в производстве Гиляров-Платонов высказывается безусловно против тезиса, будто бы труд человека есть единственный творец хозяйственных благ. Труд, по его мнению, не только не единственный, но и не главный производитель; мало того, он даже совсем не производитель, а лишь орудие производящей силы, имеющей целью покорить природу; между тем как капитал, будучи природой уже покоренный, есть ценность, дающая самостоятельный доход, – это саморастущая ценность. В человеческом обществе природа мало-помалу превращается в капитал и теряет свою самобытность, а человек по природе своей капиталист. Определение капитала как «сбереженный труд» указывает лишь на происхождение, определение же его как орудия производства указывает лишь на применение, а между тем вследствие односторонности этих определений ускользает от внимания правильное, соответствующее природе вещей соотношение между трудом и капиталом, – соотношение, в котором как бы стихийно труд вытесняется капиталом, и в этом осуществляется начало прогресса в хозяйственной сфере. В вопросе права собственности на этот капитал Гиляров-Платонов отмечает непоследовательность многих экономистов. Спор по этому предмету сводится, по мнению Гилярова, к тому, что «теперешнее положение признает права рода и права корпорации, предоставляя внутренний распорядок соглашению, социалисты же распространяют эти права на общества, не доходя до человечества, но вместо внутреннего соглашения вводят регламентацию, – и таким образом решение сводится лишь к степени».

Вопросу о ценности и цене в «Основных началах экономии» отведено особое место. Основной тезис автора сводится к тому, что для ценности труд не только не единственное основание, но даже не главное, и даже совсем не основание. В данном случае, утверждая противное, упускают из виду психический элемент. Что же касается цены, то в отношении к ней определителем является не затраченный труд, а тот труд, который надо будет затратить на восстановление или воспроизведение такой же вещи. Затраченный труд имеет значение лишь для самого производителя, но и производитель сообразуется не столько с затраченным уже трудом, а с будущим, и в этом отношении или с этой точки зрения можно безошибочно сказать, что в общем экономическом обороте труд всегда проигрывает, а потребитель выигрывает. Потребительная стоимость есть материальный носитель меновой.

Сливая понятия о капитале и поземельной собственности, Гиляров делает то же и в отношении к ренте и проценту, причем он рекомендует назвать рентой вообще всякого рода избыток, как результат всякого рода монополии (искусственной или естественной), и обращает внимание на недостаточно ясное разграничение понятий о заработке и доходе. В вопросе о заработной плате Гиляров-Платонов являлся безусловным противником Маркса, который видел только время, а не хотел видеть качества работы, вследствие чего, между прочим, приветствует т.н. фабричное законодательство. Это отнюдь цели своей не достигает. Уменьшение числа рабочих часов тогда только целесообразно, когда плата остается неизменной; а разве не в воле капиталиста уменьшить плату в меру уменьшения часов? «Гигиенический результат этого законодательства еще куда ни шло, имеется, и им, конечно, пренебрегать не следует, а экономический – химера», – считает Гиляров-Платонов. Соглашаясь с Лассалем, что рабочий получает свое продовольствие, Гиляров не одобряет, однако, его выводов из этого и вообще приходит к заключению, что «в получении дохода рабочий обделен не более других деятелей производства». Когда, говорит он, «рабочий простирает руки к доле избытка, ускользающей от него, он свидетельствует лишь о похоти своей на роскошь», ибо прогресс с каждым днем ее у него сам увеличивает, т. ч. в данном случае требования социалистов суть не что иное, как забегание вперед. Кроме того, если допустить рабочего до участия в барышах, то придется привлечь его и к участию в убытках, что, конечно, опять было бы справедливо лишь в том случае, если рабочий был бы и сам хозяином, а все рабочие хозяевами быть не могут.

В «Основных началах экономии» Гиляров-Платонов предлагает более точную русскую терминологию. Так, напр., он рекомендует заменить термин «продукт труда» термином «изделие труда», ибо в таком случае установится следующая постепенность в развитии одного и того же экономического понятия:

1) изделие труда, как непосредственный результат «мускульной и нервной (умственной)» работы,

2) изделие-товар при мене,

3) припас, как товар, дошедший уже до потребителя, т.е. переставший быть товаром, и

4) запас, как непотребленный еще припас.

В труде Гилярова-Платонова рассматривался и вопрос о задаче государства или закона в отношении к хозяйственной сфере, и по этому предмету он формулирует совершенно ясное и определенное положение: «на обязанности закона лежит ограждать взаимодействие, взаимную помощь, а не взаимную борьбу; борьбе, исходящей из личного интереса, он должен полагать границы».

Тарасов И.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Далее читайте:

Андрей ТЕСЛЯ. Газетная история . Разумевающие верой: Переписка Н.П. Гилярова-Платонова и К.П. Победоносцева (1860 – 1887).

Сочинения:

Собр. соч. В 2 т. М., 1900;

Из пережитого, ч. 1-2. М., 1886;

Вопросы веры и Церкви. Сб. статей 1868-1887 гг., т. 1 -2. М., 1905-1906.

Литература:

Шаховской Н. В. Памяти Н. П. Гилярова-Платонова. Ревель, 1893;

Неопознанный гений. Памяти Никиты Петровича Гилярова-Платонова, сост. С. Ф. Шарапов. М., 1903.

Русский биогр. словарь. СПб., 1916. Т. 5. С. 205-216.

Строим деревянный дом. Информационный портал